Отравленные земли - стр. 25
– Мне казалось, в столице не оставляют без расспросов подобное. О Вене рассказывают как о рассаднице сплетен и пожирательнице тайн. Спасибо вам.
Оправляя манжеты, я сделал несколько шагов к нему навстречу.
– Да, в Вене любят болтать о чужих секретах и присочинять. Уверяю, о вас байки тоже есть. Но меня они интересуют мало, будьте спокойны, я слишком занят.
Священник засмеялся и тут же, спохватившись, спросил:
– Вы голодны? У меня сейчас почти ничего нет, нужно на рынок… Но можем отправиться на постоялый двор, там вы заодно договоритесь о жилье. Это не лучшее место, и всё же в сравнении с моим домом…
– Ваш дом мне очень нравится, – напомнил я.
Видимо, это прозвучало как некий намёк: Рушкевич опять помрачнел и скрестил на груди руки. Ладони его теперь скрывали довольно дорогие, явно шитые на заказ и привезённые из дальних мест тонкие перчатки.
– Простите, но не могу предложить вам его как кров. Тут тесно и неуютно, к тому же иногда ко мне приходят посреди ночи за чем-нибудь, и…
– Я понял. – Я мягко покачал головой. – Я ни о чём и не прошу, это было бы верхом наглости. Конечно же, меня устроит другое место. Я вообще неприхотлив; не стоит обманываться моими годами и титулом.
Он всё ещё хмурился, снова кусая губы и глядя под ноги. Боялся нареканий или тщетно воевал с собственным чувством такта? Скорее второе. О, эта умилительно пылкая тяга сажать кого попало себе на шею и всем уступать; лет до тридцати я сам ею страдал, горя профессией… но с возрастом она опалит душу и пройдёт, сменившись осторожной избирательностью. Не желая смущать Бесика, я спешно попросил:
– Ладно, покажите мне ваш постоялый двор. Не откажетесь перекусить со мной? Как медик надеюсь, что вы не пренебрегаете завтраком; он крайне важен.
Последнее я спросил с напускной строгостью. Рушкевич опять рассмеялся, наконец расслабляясь.
– Буду рад. Мне редко удаётся пообщаться с кем-то из столицы. Кстати… – он открыл дверь, выпуская меня на улицу, – как и большинству горожан. Так что готовьтесь: весть о вашем появлении быстро облетит знать. Она малопримечательна, но крайне общительна. С вами будут завязывать знакомства, и старательно. Берегитесь.
Шутливое предупреждение подтвердило мои собственные догадки, а дополнительно они подкрепились, пока мы добирались до «Копыта» – единственного в городе постоялого двора. Никогда ещё я не ловил столько любопытных взглядов; каждый прохожий считал долгом бросить на меня именно такой: смерить от макушки до обуви, а потом ещё ужалить в спину. Неужели я настолько выбивался из общей массы? Чем, интересно? Или все просто знают здесь всех?
Городок, как выяснилось, правда небольшой – скорее, это несколько сросшихся и едва облагородившихся деревень. Центров, точнее, людных площадей здесь три: южнее всего ратушная; на востоке рыночная, где торгуют всем подряд, от хлеба до скота, и, наконец, к краю третьей площади, в сердце города, жмётся дом Рушкевича. Отсюда же задумчиво глядит готическими окнами Кровоточащая часовня, сквозь крышу которой тянутся побеги плюща. Красота загадочного, пережившего явно не одну эпоху строения впечатлила даже меня, а ведь я нечасто восхищаюсь церквями и считаю большинство слишком помпезными, чтобы там мог жить Бог. То, что я увидел, силуэтом напоминает сказочную башню, высокую и тонкую, но с длинной пристройкой. Тёмный минерал цвета мёда, смешанного с землёй, местами покрывают оправдывающие название часовни багровые разводы. Сомневаюсь, что это кровь; вероятно, камни скрепляет некий состав, включающий красную глину, и от влажности глина эта иногда «плачет». Я не озвучил, да и не буду озвучивать своё предположение Рушкевичу. Он-то с юношеской наивностью сообщил мне, что часовня, в отличие от кладбищенского костёла Марии Магдалены, наделена душой, помнит умерших здесь мучеников во имя веры Гуса