Размер шрифта
-
+

Открытая рана - стр. 3

А вот это было совсем плохо.

– Что вообще помните? – продолжал напирать я. – Свое место работы? Должность?

– Я… Лаборатория… Точно, лаборатория.

– Какая?

– Не помню.

– Имя свое хоть помните?

– Михайло Ленковский.

– Где родились?

– Львовщина?.. Да, кажется, так.

– И это все? – Возникшее у меня беспокойство теперь переходило в сильную досаду.

– Еще что-то урывками всплывает… Деревня у Львова. Голод… Брат… Разлуки. Разлуки…

В миру теперь Михайло Ленковский числился Михаилом Александровым. Он относился к так называемой авангардной сотне Проекта – так именовали мы основных специалистов, на которых и держится все. Многие из них вместе со всеми правами и обязанностями получали и другие имена – для внешнего мира. Зачем вся эта путаница? Потому что иначе нельзя. Потому что это Проект.

– А формулу Эйнштейна эквивалентности массы и энергии тоже не помните? – поинтересовался я.

– Как это можно не помнить! – искренне возмутился Ленковский. – Скоро первоклашки ее будут знать. Е равно эм цэ квадрат.

– Уже хорошо. Про нападение случаем не припомните?

– Нет! – вновь нервно воскликнул Ленковский.

Из коридора как привидение – весь в белом и бесшумно – возник вальяжный и степенный, щедро одаренный седой шикарной шевелюрой заведующий неврологическим отделением. Он укоризненно посмотрел на меня и сделал приглашающий жест – мол, пора и честь знать. Больному нужен покой.

– Выздоравливайте, Михаил Иванович, – пожелал я и покинул палату.

Завотделением пригласил меня в свой плотно заставленный стеллажами и шкафами кабинет. Предложил по русской традиции чаю, но я отказался. Рано чаи гонять.

– Что скажете о состоянии больного? – поинтересовался я.

– Состояние удовлетворительное, – проинформировал завотделением бодро. – Травмы не внушают опасения. Сотрясение мозга ближе к легкому, тоже для жизни не опасно.

– Как думаете по характеру травм – что хотели нападавшие? – Я решил выудить у него все меня интересующее. – Убить? Покалечить?

– Мне кажется, нападавшие просто стремились обездвижить его и вытряхнуть бумажник. Хотели бы убить – убили. Или покалечили бы – переломали ноги, руки.

– Вы говорите, сотрясение мозга легкое. Тогда почему он потерял память?

– Эх, молодой человек, – покачал головой заведующий отделением. – Голова – самое темное место у человека. Мы очень мало знаем о том, как она устроена и что ждать от травматического воздействия на нее. Тем более, насколько я знаю, пациент воевал и получал в свое время серьезные контузии. А отдаленные последствия контузий вообще непредсказуемы. Вот и наложилась старая травма на новую. Обе не смертельные, но память отшибло.

– Как такое возможно, черт возьми?!

– Мы почему-то в душе считаем, что мы и наша личность – нечто идеальное и законченное. На самом деле человек – это просто механизм по обработке информации. Такой мощный арифмометр. А механизмы имеют обыкновение ломаться. Сбоить. Мы слишком мало знаем об этом чудесном и непонятном механизме – и о том, как его ремонтировать и какой гаечный ключ подходит в определенном случае. Не понимаем, почему серьезнейшая травма головы проходит бесследно, а вроде бы небольшой удар отключает целые области памяти. И человек забывает, где он живет, как его зовут.

– Но свои формулы он помнит отлично.

– Профессиональные навыки выпадают из памяти в последнюю очередь. Хороший токарь, забывший и себя, и родных, у станка продолжает мастерски точить детали.

Страница 3