Откровения знаменитостей - стр. 25
– Да и здесь, кроме филологов, о них не слышали.
– В советское время достать их можно было только в самиздате. Наконец-то моя романтическая мечта осуществилась – я написал музыку про этих уникальных людей.
– Да, у них великолепная игра со словом…
– Главное – их сюрреализм. Они продолжили идею Достоевского. У капитана Лебядкина в «Бесах» таракан попал в стакан, а у Олейникова – целый абсурдистский сюжет про этого таракана: «Таракан сидит в стакане. Лапку рыжую сосет. Он попался, он в капкане, и теперь он смерти ждет. Он печальными глазами на диван бросает взгляд, где с ножами, топорами, вивисекторы сидят. Таракан к стеклу прижался и глядит, едва дыша, он бы смерти не боялся, если б знал, что есть душа. Но наука доказала, что души не существует, что печенки, кости, сало – вот что душу образует. Есть всего лишь сочлененья, а потом соединенья. Против выпадов науки невозможно устоять. Таракан, сжимая руки, приготовился страдать…»
Алексей читает наизусть. А дальше продолжается потрясающий переход от озорства к трагическому.
– И за это с ними власть поступила со всей безумной жестокостью. Да и коллеги тоже их ненавидели, писали на них доносы.
– В писательской среде доносы процветали. У музыкантов доносительство не пустило корни.
– Когда началась новая волна эмиграции, я написал пьесу «Последний взгляд». Мы прощались с друзьями, словно их хоронили. «Арсенал» сейчас играет эту грустную музыку, и обходимся без фирменного джаза. Когда-то меня обвиняли, что я занимаюсь идеологической диверсией, играя джаз. И мы играли его с еще большим подъемом, зная, что американщина, как ржавчина, разъедает советскую идеологию. Сейчас, когда я слышу, как наши музыканты великолепно играют американский джаз, то ловлю себя на мысли: теперь у меня самого возникают такие чувства, как у тогдашних секретарей ЦК.
– Это ужасно, Алексей!
– Нет.
– Почему же?
– Убежден, американский джаз должен быть у нас как часть. Нельзя позволить, чтоб гибло наше творческое начало.
– Да с какой стати одна музыка будет убивать другую? О чем ты?
– Я об исполнительских возможностях. Классический американский джаз понятен и знаком всем. Поэтому его охотнее слушают, чем наше новое.
– Новое должно завоевать своего слушателя. Нельзя же во имя нового запретить знакомое и любимое!
– Вот! Теперь слушай: было бы замечательно, если бы давали ход всему.
– А кто запрещает?
– Люди с деньгами скорее будут вкладывать в американское.
– Их понять можно: деньги делают деньги.
– За что боролись, на то и напоролись. Этот перекос не только в культуре, но и в обычном – в сельском хозяйстве, в промышленности… Конечно, каким-нибудь партийным начальником я не стану никогда, но я играю теперь только свою музыку, российский джаз.
– И тебе хочется, чтобы и другие ее играли. Когда-нибудь сыграют: ты пишешь и для будущего.
– Как заметил волк у Крылова, «…Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
– Кстати, о тебе в Москве говорят, что ты очень неплохо зарабатываешь.
– Да я пекусь не только о себе. Я не нуждаюсь – заработал такую популярность, что она меня кормит. И «Арсенал» популярен. Я смотрю, как тяжело приходится людям, которых некому поддержать. Они дают мне слушать свои кассеты – потрясающая музыка! Сейчас новое не может пробиться сквозь этот асфальт.