Отец подруги, или Влюблен без памяти - стр. 25

Все же надо было, наверное, настоять на своем и поехать домой. Или хотя бы вернуться в свою временную комнату, а не сидеть здесь с ним за столом. И я все это головой понимаю, да вот только ничего сделать не пытаюсь, продолжаю сидеть, словно к стулу приклеенная.

— Кир, прекрати ты уже извиняться, нормальный вопрос, — его голос звучит мягко и успокаивающе, а вот взгляд, направленный на меня напротив заставляет напрячься, — бывает, что ночую не дома, но случается это нечасто.

— Понятно, — вздыхаю, опускаю глаза, таращусь на стол.

Вздрагиваю, когда чувствую прикосновение его рук к своим. Не сразу понимаю, что происходит и лишь спустя секунду до меня доходит, что сама того не заметив, я умудрилась расковырять до крови кожу вокруг ногтя.

Слышу тяжелый вздох, нехотя смотрю на Владимира Степановича. На его лице больше нет улыбки.

Он качает головой, встает и направляется к одному из навесных шкафчиков.

— Надо смыть кровь, Кир, — обращается ко мне и я чувствую себя ребенком несмышленым.

Я тут же подскакиваю со своего стула, как кипятком ошпаренная, подхожу к крану и смывают с пальцев кровь, ощущая легкое жжение на пострадавшей руке. И как я умудрилась?

Пока рассматриваю руку и оцениваю степень повреждения, не замечаю, как Владимир Степанович подходит совсем близко и берет мои руки в свои. Промокает их осторожно салфеткой и обрабатывает ранку перекисью.

Я поднимаю на него вопросительный взгляд.

— У меня очень бедовая дочь, так что перекись всегда под рукой, — поясняет, в ответ на мой невысказанный вопрос и прикладывает к ранке ватный тампон, — держи, — командует.

Я держу, молча следя за мужчиной. Он выбрасывает использованную бумажную салфетку, убирает в шкафчик бутылек с перекисью и возвращается ко мне.

Подходит совсем близко и, вынужденная отступить на пару шагов назад, я упираюсь крестцом в столешницу позади.

— Посмотри на меня, Кир, — просит, нависая надо мной и ставя руки по обеим сторонам от меня, таким образом заключая меня в своеобразный плен.

Прикусив губу, выполняю его просьбу, поднимаю голову.

Глаза напротив, кажется, светятся лихорадочным блеском. До моего слуха доносится тяжелое дыхание и я не сразу понимаю, что принадлежит оно не мне.

— Ты всегда так нервничаешь или это я у тебя такую реакцию вызываю?

Берет мою руку, убирает ватный тампон, смотрит на пострадавший палец.

— Я…

Мне становится нечем дышать, голова кружится и комната перед глазами расплывается.

— Я не нервничаю, — и кому я сейчас пытаюсь врать?

— Нет? — подается еще ближе, настолько, что наши тела вот-вот соприкоснутся.

Я инстинктивно выставляю вперед руки и упираюсь ладонями в его грудь, не понимая, что происходит и почему я не пытаюсь просто уйти.

— Нет, — качаю головой.

— Тогда что? Все еще боишься?

Не отвечаю на его вопрос, просто смотрю на него в упор и зачем-то опускаю взгляд на губы. Я не знаю, как так выходит, но руки, будто поддавшись влиянию какой-то неведомой силы, необъяснимым образом перемещаются на широкие плечи, когда мужчина наклоняется ниже.

Сложно сказать, что движет мною в тот момент, когда, почувствовав хватку на своем подбородке, я прикрываю глаза и размыкаю губы. Воздух вокруг, кажется, напряжен до предела, настолько, что я чувствую каждое колебание молекул и точно знаю, что вот-вот произойдет то, чему происходить не следует.