Отец на час. Работает спецназ - стр. 20
Голоса на заднем плане стихают. Так, будто она выходит в отдельный кабинет и закрывает за собой дверь.
Обернувшись, рассматриваю все еще красное лицо, надутые губы и насупленные брови. Маша крепко обнимает своего тряпичного зайца и сладко дрыхнет.
Машину обойти не успел – она уже в отруб. Настрадалась, бедная.
– Ну, так что? – напоминает о себе начальница.
– Я просто не смог, – признаюсь в срыве операции. – Маша верещала так, будто я продавал ее в Бангладеш.
– Боже. Какой еще Бангладеш?
– Это страна такая в дельте рек Ганг, Мегхна и Брахмапутра, – даю географическую справку. – Практически со всех сторон окружена Индией. Является самой густонаселенной, на один квадратный километр там больше тысячи человек. И детям там непросто…
– Владислав Алексеевич, зачем вы это мне рассказываете? – снова сквозь зубы произносит начальница.
– Так вы сами спросили… про Бангладеш.
Она часто дышит.
Очень часто…
Наводит на мысль…
– Быстро верните Машу обратно в сад, Отец, – угрожающим тоном требует.
– Как я это сделаю? Она спит.
– Что значит «спит»? Включите видеосвязь! – рявкает.
Да твою мать.
Нажимаю на кнопки и зависаю – челюсть отваливается, потому что начальница вместо кружев надела белый пиджак, а вот губы…
Губы она накрасила ровным ярко-красным.
В анабиозе провожу какое-то время.
Молча наблюдаю, как Тореодоровна, словно рыба на берегу, хватает воздух и шлепает губами, будто задыхается. Не сразу понимаю: это вовсе не глюк, это я случайно отключил звук. И пусть так было идеально, но приходится воротить голос начальницы обратно.
Жму на перечеркнутый рупор.
– Вы издеваетесь? – глядит на меня горящими глазами.
– Нет, простите.
– Где Маша?
– Вот, – показываю и снова навожу камеру на себя. – Говорю же – спит.
Смотрим друг на друга. Федерика вдруг смущается.
– Я вас предупреждала, что она бывает капризной. – Поправляет волосы.
– Капризная – это когда ребенок ногой топает, а она орала так, будто ваша средняя дочь привела ее на сеанс экзорцизма.
– Владислав Алексеевич, вы преувеличиваете. Маше четыре года. У нее слабая психика.
– А мне чуть за сорок, а проблемы те же. Плюс бессонница.
Взгляд с экрана становится строже.
– Мне придется ввести штрафы за срыв дисциплины у детей. Это важный момент, который я всегда стараюсь соблюдать.
– Ладно уж. Разберемся.
– И пожалуйста, не опаздывайте за старшими детьми. У меня сегодня ответственное совещание, я не смогу быть на связи несколько часов.
– Не опоздаем.
С Серегой, в период службы за особую любовь к азиатской культуре получившим позывной «Азиат», мы встречаемся в бильярде. От монголоидов у бывшего сослуживца ровным счетом ни-че-го. Высокий рост, косая сажень в плечах, светлые волосы и рыжая борода. Вот такой вот Азиат. Нетипичный.
С горем пополам растолкав ребенка, несу ее в здание. Она быстро приходит в себя и снова становится той Машей, которую я знал до страшной минуты в раздевалке детского сада.
Взрослой и рассудительной.
Про то, что случилось, не вспоминаем. Цешка, усевшись за стол, деловито смотрит на Серегу.
– Маша, – тянет руку.
– Сергей.
– Плиятно познакомиться, Селгей.
Повернувшись ко мне, спрашивает:
– Можно я посмотлю, что там? – показывает пальцем на стол, обтянутый зеленым сукном.
– Посмотри.
Оба наблюдаем, как она отходит.
– Это че такое? – морщится Серега. – Нагулял?