Отец на час. Работает спецназ - стр. 19

– Это мой Владь. Сейчас с ним буду ходить… Воспитатальньица, – шепчет мне, когда та скрывается за дверью группы. – У-у-у… Глымза.

– Маша! – пытаюсь быть строгим.

Там шумно – пиздец. Уши закладывает.

Осматриваюсь на предмет безопасности. На входе в детский сад сидит охранник, который даже документы мои не спросил. И хоть повсюду камеры, а на стене замечаю тревожную кнопку – этого вовсе недостаточно.

– Вот мой. С киской. – Маша в отличном настроении идет к шкафчику. – Я сейчас пелеоденусь. Ты пока ласпишись там, – кивает на письменный стол, расстегивая пуговицы пальто.

– Как скажешь.

Рассудительная какая.

Нахожу в списке Побединскую Машу, расписываюсь, а затем слежу, как она, сидя на полу, аккуратно складывает кофту и надевает белые колготки с вишенками. Мать явно на нее наговаривает, заработалась совсем, не видит дальше своего носа.

Расслабляюсь окончательно и складываю руки на груди.

– Застегни, пажалста, – Маша поворачивается ко мне спиной и убирает кудри.

Сажусь на корточки и тянусь к собачке на платье. Следом волосы поправляю.

– Спасибо, Владь. – Снова идет к шкафчику, шмыгая носом. – Сейчас еще ласчешусь.

Я заглядываю в группу. Там штук десять таких же, как наша, головорезов. Носятся по кругу, словно им механизм в одном месте завели.

– Нравится тебе тут, Маш?.. – скучающе спрашиваю.

– Да. Только меня Ломик обижает.

– Ломик? Это какой?

– У него волъосы темные, – Маша шумно дышит, пока застегивает лакированные сандалии с бантами. – И синяк на щеке. Это я поставила, – гордо вытягивается.

Разглядываю детей повнимательнее, пока не нахожу побитого.

– Очкарик?

– Оч-ка-лик, – Маша медленно повторяет, словно пополняя свой словарный запас.

Твою мать. Ну нет.

– В смысле тот, который в очках? – исправляюсь, но поздно. – Так давай поговорю…

– Не надо. – Маша закрывает шкафчик и разворачивается ко мне. Смотрит на меня глазами своей матери. – Я уже взлослая. Сама лазбелусь.

Задирает четырехлетний подбородок чуть ли не выше лба.

– Ну смотри. Давай тогда, до вечера, – прощаюсь как со взрослой.

Свобода!.. – вот что чувствую.

Одинокий хнык звучит как спусковой крючок.

– Владь!!! – слышу крик сзади и… следом такой силы трехэтажный рев, будто где-то неподалеку плотину прорвало.

Обернувшись, изумленно смотрю на Машу, заливающую раздевалку слезами. Нижняя губа надулась, рот приоткрыт. Зрелище не для слабонервных.

– Ой, Машенька. Снова плачешь? – выглядывает из группы абсолютно спокойная Валвала-стальные нервы. – У нее часто бывает, – говорит уже мне, приветливо улыбаясь.

– Не хочу! – орет только что рассудительный, счастливый ребенок.

– Все в порядке, – успокаивает воспитка. Главное – меня. – Вы уйдете, и она сразу успокоится.

Подхватив Машу на руки, тащит ее в группу, а я сощуриваюсь, пристально наблюдая.

– Не хочу в садик… Владь… Не хочу…

– Сейчас мы с тобой завтракать будем, – сюсюкает Валвала.

– Владь, хочу домой. Не хочу… Владь. Пожалста!

Не выдерживаю. Хрен знает почему.

Города брал. В Хасавюрте как-то месяц на одной воде держался. Все терпел, даже в плену, твою мать.

А тут ни хрена. Сердце дерет.

Залетаю в группу, отбираю дитя у воспитки и тащу обратно в раздевалку. Маша замолкает и только всхлипывает, пока пальто на нее натягиваю.

– Поехали.

– Что значит «она не захотела»? – шипит мадама в трубку.