Отец моей малышки... за кафедрой! - стр. 21

уже держат его руки, имея все возможности прижать еще ближе. И делают это – крепко подхватывают меня и… я в ловушке. В ловушке его близости, тепла, рук, глаз… Словно пришпиленная к доске бабочка я замираю, вяло сопротивляясь свободными конечностями…

– Лиля… – произносит он с некоторым удивлением, закапывая руку сзади мне под волосы. А потом наклоняется ближе, и я вижу свое отражение в его глазах… И почему-то вижу себя тогдашнюю, а не теперешнюю – влюбленная девчонка с пирсингом в брови, которой кажется, что впереди еще целая бездна любви и бессонных, счастливых ночей в его элитной мансарде старого нью-йоркского лофта.

И он целует меня – как раньше, как тогда, когда мы были счастливы.

Обмирая от нежданного удовольствия, я откидываю голову, чувствуя, как зрачки мои уходят под веки. Его губы – мой сахар, мой наркотик. Моя самая главная слабость и мое падение.

Я могу целовать его вечно. Всю жизнь, пока мы оба не сморщимся от старости…

И, боже мой, как же охренительно он умеет целоваться! От его поцелуев выключается тот остаток мозгов, который еще сохранился после его близости.

В какой-то момент мне нужен воздух, я отклеиваюсь от его губ и жадно вдыхаю. И тут, вместе с воздухом, реальности захлестывает меня с головой.

Грязный обманщик! Но я?! Как я могла ему позволить?! Задыхаясь, отталкиваю его, но он не пускает, продолжает тискать меня и прижимать к своему разгоряченному телу. Продолжает пытаться поцеловать – в лицо, в шею, в губы – куда угодно…

Я рычу от злости и, высвободив руку, влепляю ему пощечину. Он не реагирует.

– Лиля… Прости меня… Не уходи… подожди, Лиль… – устав бороться со мной, он тоже рычит и слегка встряхивает меня за плечи. – Немедленно прекрати истерику! Хватит! Успокойся, и давай поговорим!

– Не хочу я с тобой разговаривать! – кричу, понимая, что у меня действительно истерика. – Не хочу, понимаешь? Ты лгун! Грязный лгун!

Рыдания вырываются из меня настолько неудержимо и неконтролируемо, что я сама поражаюсь себе. Всегда вроде была сдержанной, а в эти два дня как с цепи сорвалась…

– Сволочь! Ненавижу тебя! Ненавижу!

– Тшш… тихо… иди сюда… – успокаивает он, будто я маленький ребенок или животное, которое надо приручить. Дергает меня на себя, обнимает, закапывается носом в мои волосы…

И вот я уже рыдаю ему в грудь – бурно, обильно, поливая его горячими слезами. Понимая, что он выиграл этот раунд, и от того рыдая еще сильнее. 

– Обманщик… грязный обманщик… ненавижу...

***

– Я, наверное, всю косметику размазала, – шмыгаю носом и прячусь за салфеткой, пытаясь одновременно и высморкаться, и вытереть лицо. Не подумав, сначала высмаркиваюсь и тупо пялюсь в салфетку, не понимая, что теперь со всем этим делать.

Саша смеется при виде этой картины и протягивает мне новую салфетку, без всякой брезгливости забирая грязную и выбрасывая ее куда-то под сиденье.

У меня же от его смеха в душе становится так тепло, будто я выпила теплого чаю с молоком и медом. До такой степени, что я снова хочу спрятаться за салфеткой, потому что щеки мои рдеют и алеют как у шестнадцатилетней девственницы. О да! Краснеть я умею до самых кончиков ушей.

Минут через пять кое-как приведя себя в порядок, я готова выйти из его машины. Мою мы оставили возле дома – водить я была явно не в состоянии.