Отделенный - стр. 3

– А кто я?

– Я много раз тебе говорила: просто обеспеченный человек. Тебе не надо работать, хотя ты несколько раз пытался что-то делать. Но ты ведь болен, пойми. Ты даже читать разучился.

Она всхлипывает.

– А ты кто? – говорю я, как ребёнок, требующий сотый раз рассказать ту же самую сказку.

– Я литературный агент. У меня в клиентах несколько авторов, некоторые очень известны. Мы с тобой познакомились в ресторане. Ты сразу подошёл ко мне и предложил пожениться.

– А ты?

– А я, конечно, сразу согласилась. Ну, теперь спи. Ты устал.

Она целует меня в лоб, и я мгновенно засыпаю.

***

В бункере жарко, мы все по пояс раздеты, некоторые – до трусов. Хреново работает вентиляция, но притронуться к ней, чтобы починить, никто не решается – снаружи может хлынуть поток нейтронов. Москва уничтожена. Или почти уничтожена. Но мы ещё живы. По стенам бункера грудами свалено оружие. Среди полуголых, воняющих потом мужчин ходит ещё один – единственный, кто одет в помятый, но дорогой костюм. Только галстука на нём нет, ворот несвежей сорочки распахнут. Лицо его непроницаемо. Он молчит, но я знаю, что скоро он заговорит – через резервные линии связи, центр которых находится тут. Он скажет народу то, что сказать необходимо. А напишу это я.

Да, я, тоже обливающийся потом, голый по пояс, грязный и вонючий, сижу перед белым экраном компьютера, на котором, повинуясь движениям моих пальцев, возникают чёрные буквы, складывающиеся в слова и фразы. Я пишу речь для президента и должен вложить в неё весь свой дар писателя, должен отразить всё, что чувствую я сам, президент с каменным лицом, все, кто сейчас в бункере, и все, кто ещё жив снаружи. Я глотаю таблетку амфетамина, потому что все мы не спим уже больше трёх суток. Пишется прекрасно: в мозгу всплывают нужные слова и встают именно в том порядке, в котором нужно.

Но, позвольте, я же не умею писать?! Я не знаю не только, как пишутся слова, но и значение букв!

От удивления я просыпаюсь.

***

– С добрым утром! – раздаётся голос искина у моего изголовья и одновременно несколько катетеров вводят в меня некие необходимые вещества, приборы измеряют параметры состояния моего организма и включается негромкая, но бодрая музыка. После деликатного вибромассажа я вскакиваю с постели и сразу подхожу к окну. Там по-прежнему кладбищенские ели на фоне нетронутой снежной глади. Я резко поворачиваюсь и иду в ванну – продолжать процедуры.

Всё это время я напряжённо думаю. Да, я не знаю букв и не могу составлять из них слова. Все обозначения на аппаратуре в моей комнате – символы. Почти вся эта техника из Великого Чжун-го, довольно быстро восстановившего после войны производство электроники. Клавиатура управления на экспортных вариантах их изделий всегда помечена символами. Правильно – большая часть их продукции поглощает не Евразийский рынок, способный сам худо-бедно обеспечить себя техникой, а геополитический хаос, именуемый Европейскими Эмиратами. Там мало кто умеет читать, даже по-арабски, а носителей европейских языков осталось так мало, что латиница постепенно отмирает.

«Почему я это знаю?» – терзает меня мысль в тот момент, когда я стою среди светло-голубого кафеля под струями контрастного душа.

Латиница, арабский, иероглифы – что для меня всё это, если я не могу читать и писать на родном языке?