Отчаянный шаг - стр. 3
Вот я и помню – каждый день вспоминаю. Голоса этих людей постоянно вспыхивают у меня в памяти. Как и сейчас.
– АААААААААААААААААААА!!! – Я заорал на весь дом, чтобы заглушить слова тех бандитов. Зажал уши, закрыл глаза.
Меня здесь нет. Меня больше нет в этом мире – я в другом месте. Не знаю, где я, но точно не здесь.
Меня больше нет.
Это не помогло: мозг не хотел бежать от реальности – он продолжал меня окунать в неё, продолжал напоминать мне о событиях, которые сделали меня таким. Я не мог бороться с этим страхом.
Паника нарастала.
Дом.
Точно! Дом!
Только дом моё единственное безопасное место – пока я в нём, со мной ничего плохого не случиться.
Надо сильнее забаррикадировать дверь.
Но руки тряслись. Страх не уходил. Спрятав голову между коленями, я обхватил их руками. Пытаясь хотя бы так унять своё дрожащее от ужаса тело, стараясь хоть при помощи этого остановить в тревоге мечущийся по углам черепной коробки мозг.
Я не могу так жить.
Но я не собираюсь умирать. Я просто хочу покоя.
Пусть все оставят меня. Пусть дадут жить так, как я хочу.
Не знаю, сколько времени я так просидел, борясь с паникой и стрессом, но я снова услышал звук подъезжающей к моему дому машины, когда солнце было ещё высоко над горизонтом.
Я услышал, как калитка отварилась: по одним только звукам моё воображение начертило такую отчётливую картину, что я буквально увидел своими глазами, как она открывается, как идут чьи-то ноги по моей дорожке из белой плитки.
И это нагнало ещё больше паники на моё совсем лишившееся мужества сердце. А когда оно готово было разорваться, то раздался очередной стук в дверь – уже второй за сегодня.
И ЧТО ЖЕ И ВСЕМ ОТ МЕНЯ НАДО?!!
Я же просто хочу покоя…
– Коленька, сыночка, открой маме дверь.
– Прости, мам, не могу. – Я даже не стал поворачиваться к двери, а так и продолжил сидеть на полу, лишь иногда поднимая голову, чтобы родители слышали мой голос хоть немного отчётливей.
Родители…
Самые близкие мне люди, но даже их я не мог пустить к себе. Даже голос родной матери не внушал мне доверия и не вызывал умиротворения. Я не мог открыть эту чёртову дверь даже перед ними.
– Почему, сыночек, ты нас больше не любишь? – Слёз я не видел, но они прекрасно слышались в голосе матери: воображение уже рисовало то, как она, стоя на моём крыльце, вытирает их белым платком с синими узорами птиц, который она всегда носила с собой в правом кармане то куртки, то джинс (всё зависело от погоды).
– Сын, хватит дурить. Мы с матерью проделали такой долгий путь не для того, чтобы разговаривать с дверью. Открой немедленно, прекрати страдать ерундой! – Отец, как и всегда, был строг. Но, несмотря на всю его суровость, я прекрасно знал, что он меня любит так же сильно, как и мать.
– Не дави на него, Ром. Ему и так тяжело. – Видимо, мать думала, будто я не услышу её шёпот, но я услышал всё, и мне стало только хуже (презрение к себе ещё сильнее выросло при осознании того, что я заставляю своих близких страдать).
– Я не дурю, па. Мне, правда, очень страшно. Я не могу открыть вам. – Я начал водить пальцем по полу, как я это всегда делал в детстве, когда родители меня отчитывали.
– Понимаю, в тебя стреляли, это очень страшно, но ведь жизнь на этом не заканчивается. Вон, в Петьку тоже стреляли и не один раз: он много чего в жизни повидал, однако живёт себе спокойно и не запирается от всех. – Отец никогда не умел подбирать подходящие слова и оказывать эмоциональную поддержку. Каждый раз, когда он пытался меня приободрить, я всегда понимал, что он хотел как лучше, но от его слов становилось лишь тяжелее. И этот раз не стал исключением.