От Савла к Павлу. Обретение Бога и любви. Воспоминания - стр. 29

В апреле 1942 года отец вызвал меня телеграммой. С величайшим трудом удалось добраться. А со мной еще вещи на обмен. У меня дети голодают, все меняем на картошку. Я приехала на Пасху, 4–5 апреля, была у заутрени.

– А ты со мной с первым похристосовалась? – спросил больной отец.

Узнав, что со мною было в церкви (см. далее «О матери»), он испуганно спросил:

– Да не умерла ли она?

Отец был слаб. Вера Дмитриевна и ее сестры не оставляли нас вдвоем. Я все же попросила оставить нас, чтобы проститься. Мы оба знали, что эта встреча последняя. Едва закрылась дверь, как отец судорожно вытащил из-под ворота золотой крест на цепочке.

– Вот, отдай внучке Наташе, чтобы помнила, молилась обо мне! На, на, спрячь! Я бы тебя вот этой иконой благословил, да Вера Дмитриевна не даст. Она все себе забрала, а вам, детям, ничего! А вот про крест ей ни слова! Она начнет переодевать меня, а креста-то и нет! Успел! – Отец старчески смеялся.

– Не расстраивай его! – вошла Вера Дмитриевна. – Вот, прочти его завещание! А ты сам скажи, что все мне останется. Все мне, чтобы потом знали!..

Я не стала читать бумагу.

– Да не беспокойтесь, Вера Дмитриевна. Ведь нам ничего не нужно!

Отец жалостливо смотрел мне в глаза, пока она отхлопатывала все имущество. В последний раз обняла и поцеловала я папочку. Он, как всегда, не давал мне целовать своих таких худых, старых, натруженных рук. Слезы катились из его голубых глаз. Я вышла из дома, а вдогонку мне неслось:

– Дом завещан Мусе-племяннице, не вам! Вам – ничего!

Отец выздоровел, но таял… Через три месяца он умер. Умер ли? 9 августа 1942 года было воскресенье. Восемь часов утра, звонили к обедне. Вера Дмитриевна сделала ему укол морфия. «Чтобы не мучился», – так мне передали с ее слов. Меня не известили. О смерти отца я не знала, пока меня через двадцать дней не выписала Наталья

Дмитриевна Крылова. Я приехала к зарытой могиле отца. В дом его я не вошла. Вера Дмитриевна умерла через восемь месяцев, разбитая общим параличом, свалившись в канаву.

Через год на войне был убит мой старший сын. Я поехала в Углич на могилу отца. Но это была и могила Веры Дмитриевны – под общим крестом.

Вся жизнь отца прошла передо мной. Какая скорбь, разочарования, сколько жизненных ударов! Сколько ошибок и неудач! Все это он понял, да ничего поправить было нельзя. «Пока ты был молод, ходил куда хотел, а в старости поведут тебя куда не хочешь», – часто повторял папа.

Господи! Прими его покаяние! Прости ему грехи его и упокой душу его в селении праведных!

Иногда мама в хорошем настроении говорила мне: «Меня Бог наказал за мои грехи». Всю жизнь она любила нашего отца и не желала ничего иного, только бы его вернуть. Слезы, страдания, ревность, молитвы, злоба, проклятия, скандалы – вот что проходило перед глазами семьи. Ни один доктор не признавал ее душевнобольной, ни в одном санатории ее не держали (у нее было большое знакомство среди докторов, так как в молодости она работала в клиниках). Но с годами у нее явно развился психоз, и церковная религиозность уступила общественной работе.

Я прожила с матерью до семнадцати лет. Я ее не любила, да и она меня тоже. Ведь я была во всем на стороне отца. Но я не оставляла матери и помогала ей, как только хватало сил. Жила она с моими детьми на даче, часто бывала у меня дома. Но жить с ней было невозможно. Она критиковала воспитание детей, считала, что надо идти в ногу с веком. Сама она работала и служила до шестидесяти пяти лет, энергии было в ней много, но ее не любили: она везде «выметала сор» и т. д. и была тяжелым человеком в общежитии и в семье, когда жила с нами в деревне.