От порока до истока - стр. 9
Глава третья
Его так и подмывало завернуть в село и повидаться с тетей Верой, но Олег прекрасно понимал, что если его ищут, то начали именно отсюда, да и вообще, появиться в Истоцком – значило подставить тетушку. И он, вздохнув, свернул направо, к лугу, за которым синела лента реки.
На берегу он сделал короткий привал: для начала искупался – от пота и въевшейся пыли чесались даже уши; затем напился – от души, через «не могу», про запас; потом доел остатки хлеба – даже вывернул карманы и вытряс в ладонь крошки.
Не одеваясь, подняв над головой связанную в пиджак одежду и обувь, Олег перебрел реку, поразившись, насколько та обмелела. А может быть, в детстве и юности река лишь казалась ему глубже, как многое в начале жизни кажется глубже и значительнее, чем оно представляется позже.
Теперь надо было идти к Титовке, а уже оттуда добираться до Кочкаревского болота. Олег хорошо помнил дорогу к милым его порочному сердцу местам, но проблема состояла в том, что никакой дороги больше не было. Трудно вообразить, что всего за пару-тройку десятков лет природа может восстановить то, что с таким трудом пытался отвоевать у нее человек! Но она это смогла, практически полностью. От бывшей грунтовки не осталось и следа. Трава доходила порой Олегу до пояса. Он брел почти наугад, восстанавливая в памяти нужное направление, но без привычных ориентиров совсем не был уверен в его правильности.
Он пересек ручей и, вспомнив, что тот действительно протекал возле Титовки, воодушевился, но после забрел в непролазный кустарник и, мучительно долго из него выбираясь, исцарапал лицо и руки, порвал пиджак и потерял кепку.
И все-таки он отыскал Титовку. Возможно, так и прошел бы мимо, не разглядев в тусклом свете опускающегося вечера заросшие крапивой и бурьяном развалины сгнивших, обвалившихся изб, но помог стоявший с краю деревни амбар – точнее, половина его стены, торчащая на фоне закатного неба щербатым черным обелиском.
Остатки бабушкиного дома Олег нашел уже в густых сумерках, скорее интуитивно, нежели благодаря зрению. Да так и рухнул, точно пьяный, возле гнилых бревен и досок в заросли бурьяна, вымотанный донельзя, не соображающий уже ничего, с одной лишь затухающей мыслью: спать, спать, спа…
Во сне он опять разговаривал с двоюродной сестрой. Люда обижалась, что он не навестил ее маму в Истоцком, а пошел сразу к Рафашке. Олег оправдывался, сказал, что заходить к тете Вере было бы опасно, но сестра сердито буркнула:
– Ничего опасного, двухстворчатый клапан не такой уж страшный порок, с этим живут всю жизнь.
Тут Олег увидел, что перед ним уже не Люда, а Марна. Девушка с белыми оленьими рогами была на сей раз без катаны, но смотрела на него очень строго. Не с осуждением, а будто бы с недовольством, но не им самим, а тем, что с ним происходит. Возможно даже хотела предупредить его, предостеречь от чего-то.
– Так ты-ы… ска-ажи… что?.. – проговорил Олег, с трудом выдавливая слова, как часто бывает во сне.
Марна совсем разозлилась – видимо, из-за его непонятливости; она вздрогнула, подпрыгнула, а приземлилась уже сердито фырчащим оленем. Боднула Олега в плечо и проворчала:
– Вставай давай!
Он сразу проснулся. Кто-то и впрямь тормошил его за плечо. Олег разлепил веки, но мало что увидел, лишь пару мокрых сапог перед носом.