От мальчика Пети до мальчика Феди - стр. 16
А это, извините, главный, если не единственный, критерий.
Если ты ее помнишь спустя много лет – это точно была хорошая сказка.
Не случайно пьесу еще во время войны, в марте 1945-го, поставили на сцене Свердловского дворца пионеров,
В 1946-м Маршак за "Двенадцать месяцев" получил Сталинскую премию,
В 47-48 свои версии сделали МТЮЗ и МХАТ.
Потом к литературе и театру присоединились другие жанры.
В 1956-м Иванов-Вано поставил одноименный мультфильм – восьмой полнометражный мультик студии "Союзмультфильм",
В 1972-м режиссер Анатолий Граник – создатель Максима Перепелицы и вырабатывающего характер Алеши Птицына – сделал с питерскими актерами кинематографическую версию сказки.
А в 1980-м японцы показали аниме-версию, сделанную в рамках проекта «Знаменитые сказки мира» (世界名作童話), снятую где-то между "Дюймовочкой" и "Алладином".
Заметьте, несмотря на то, что "Двенадцать месяцев" – военная сказка, в ней практически не чувствуется война.
Разве что жестокость персонажей иногда зашкаливает. Из наследника Тутти намеренно выращивали чудовище с железным сердцем, но забалованная девочка-Королева умывает его как ребенка:
Королева (про себя). По-ми-ло-вать… Каз-нить… Лучше напишу "казнить" – это короче.
Отсутствие войны в сказке было принципиальной позицией Маршака – он намеренно писал добрую волшебную сказку про Новый год, которая сможет хотя бы ненадолго отвлечь детей от реальности 1943-го.
Как он сам писал: "Мне казалось, что в суровые времена дети – да, пожалуй, и взрослые – нуждаются в веселом праздничном представлении, в поэтической сказке…".
Но был другой классик детской литературы, который в этом вопросе придерживался прямо противоположного мнения.
О нем – в следующей главе.
Повесть о том, как поссорился Корней Иванович с Самуилом Яковлевичем
Начну со старой писательской байки. Однажды, еще до войны, Агния Барто по путевке Союза писателей заселялась в какой-то подмосковный санаторий, где уже отдыхали Чуковский и Маршак.
Провожая ее в номер, дежурная по этажу – малограмотная старушка из соседней деревни – рассказывала ей:
– А вы тоже, значит, из этих, из писателей? Тоже стихи для детей пишете?
– Ну да.
– И в зоопарке тоже подрабатываете?
– В каком зоопарке?
– Ну как же? Мне этот ваш, как его, Маршак рассказывал. Доход, говорит, у поэтов непостоянный, когда густо, когда пусто. Приходится в зоопарке подрабатывать. Я, говорит, гориллу изображаю, а Чуковский – ну, тот длинный из 101-го номера – тот, говорит, жирафом работает. А что? Почти по профессии, что там, что там – детишек веселить. И плотют хорошо! Горилле 300 рублей, а жирафу – 250. Это ж какие деньжищи за подработку в Москве плотют…
На следующий день Барто встретила Чуковского и смеясь, рассказала ему про розыгрыш Маршака. Корней Иванович хохотал как ребенок, а потом вдруг резко погрустнел и сказал:
– И вот всю жизнь так: если ему – 300, то мне – 250!
Чуковского и Маршака вообще связывали странные отношения. Они были знакомы с молодости и всегда не только признавали, но и очень высоко ценили талант друг друга – и в поэзии, и в прозе, и в переводе. По сути, каждый считал второго своим единственным достойным соперником, но по этой же причине оба поэта крайне ревниво следили друг за другом всю жизнь. И если чувствовали, что в данный момент проигрывали этот пожизненный забег "заклятому другу", могли и ляпнуть в его адрес что-нибудь обидное.