От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю - стр. 38

Бывает, что эти священные тексты держат культуры в заложницах у древних идей, накрепко привязывают их к прошлому, к буквальному прочтению текста. Такое положение можно назвать текстуальным фундаментализмом. В наибольшей степени тяготеют к текстуальному фундаментализму, пожалуй, религии Писания – иудаизм, христианство и ислам. Но и все прочие религии, основанные на священных текстах, в тот или иной период своей истории проходят через всплески текстуального фундаментализма. При этом он не ограничен собственно религиозными текстами. Вокруг конституции Соединенных Штатов, современного фундаментального текста с сакральным оттенком, постоянно вьются толкователи, претендующие на понимание текста в точном соответствии с его первоначальным значением и взглядами авторов. Точно так же дело обстоит и с другим основополагающим текстом нашей эпохи, «Манифестом Коммунистической партии». Безошибочно определить, что текст является священным, можно по наличию привилегированной группы читателей, уполномоченных истолковывать его. Таковой могут являться хоть избранные религиозные деятели, хоть Верховный суд США. (Порой я думаю о своей профессии, литературоведении, как об отрасли таких официальных толкователей, хотя наше влияние заметно слабее.)

Текстуальный фундаментализм покоится на двух противоречивых предположениях. Первое утверждает, что текст точен и его изменения недопустимы. Второе признает, что текст нуждается в истолковании, но полномочиями для этого наделяет лишь ограниченную привилегированную группу[180]. При виде того, до какой степени текстуальный фундаментализм развивается почти в каждой культуре, обладающей литературой, я задумался: не может ли он быть неизбежным побочным эффектом литературы, ее темной стороной? И как от него защититься?

При наличии здравой культуры интерпретации читатели неизменно привносят в текст свои собственные идеи, ценности и культуру – и поймут по-новому слова, которые просуществовали сто, или тысячу, или три тысячи лет. Отнюдь не следует пытаться сокращать или ограничивать этот процесс. Мы можем преклоняться перед текстами, их содержанием, их мудростью и даже перед одним только их возрастом. Фундаментальные и священные тексты – величественные памятники культуры, общее наследие всего человечества. Но именно по этой причине мы должны позволить читателям каждого поколения воспринимать эти тексты как свои собственные.

В наши дни огромное большинство людей заявляет о своей приверженности той или иной форме священного писания. И то, как мы предпочитаем истолковывать эти тексты, стало одним из важнейших вопросов эпохи.

Я никогда не входил в число любимчиков учителей, но те учителя, которыми я восхищался, остаются важными фигурами всей моей жизни, протагонистами моего ментального нарратива. В большинстве своем они пребывали в отдалении от меня – или, возможно, я сам держался на расстоянии вытянутой руки от них, предпочитая восхищаться ими издалека. Тем не менее я был очарован всем тем, что они говорили и делали, тем, как они одевались, и тем немногим, что я знал об их жизни. Теперь, сам сделавшись учителем, я, сознательно или подсознательно, остерегаюсь, как бы не создать культ личности, не начать играть роль наставника.