От литеры до литературы. Как письменное слово формирует мир, личности, историю - стр. 28
Именно в аккадскую эпоху «Эпос о Гильгамеше» обрел свою окончательную форму, дошедшую через несколько империй до Ашшурбанипала. Тот восхищался тем, как долго древнейший «Эпос о Гильгамеше» смог просуществовать как явление культуры – к такому выводу Лейард и его коллеги пришли, расшифровывая все новые и новые клинописные таблички. В весьма необычной автобиографической записи Ашшурбанипал похвалялся: «Я был отважен, я был необыкновенно предприимчив… постоянно читаю мастерски выписанные таблички на таком сложном языке, как шумерский, или таком трудном для толкования, как аккадский, знаком с допотопными записями на камне, которые уже совсем непонятны»[128]. Ашшурбанипалу пришлось овладеть архаической, старовавилонской версией аккадского языка и еще более старой системой клинописи; письмена, которые он разбирал, были столь древними, что царь счел их «допотопными».
Пока языки служат только для устной речи, они умирают вместе с последними их носителями. Но если сказания фиксируются знаками, древний язык переживает века. Письменность на глине исподволь сохранила язык, на котором никто давно уже не говорил (а с эпохи Ашшурбанипала количество сохраненных мертвых языков неуклонно росло)[129].
Благодаря Ашшурбанипалу «Эпос о Гильгамеше» был много раз переписан[130] и достиг столь дальних стран, как Ливан, Иудея, Персия и Египет, в виде копий, отправленных туда ради умиротворения территорий и ассимиляции культуры завоевателей. Выяснилось, что письменность служила орудием построения империи не только потому, что выстраивала управление и экономические связи, но и потому, что была основой литературы. Письменность, централизованный городской образ жизни и фиксация сказаний были тесно связаны между собой (такое положение сохранится еще несколько тысяч лет). Ашшурбанипал понимал стратегическую значимость основополагающих текстов. Он даже спроецировал свои кампании на завоевания Гильгамеша, присвоив его величание: «могучий царь, не имеющий равных»[131].
Поклоняясь «Эпосу о Гильгамеше», Ашшурбанипал сделал все, что мог, чтобы сохранить текст для будущего. Предвидел ли он скорый крах своей империи? Не пытался ли, построив библиотеку и сделав множество копий эпоса, увеличить для своего любимого текста шансы пережить любые катастрофы, какие только могли случиться в будущем? Сказание о потопе – апокалиптическое видение почти полного уничтожения жизни на всей земле – само служило напоминанием о том, как быстро может наступить всеобщая разруха. Некоторые тексты, скопированные писцами библиотеки Ашшурбанипала, содержали прямые упоминания будущего: «Я, Ашшурбанипал, царь Вселенной… заполнил эти таблички мудростью Набу… поместил их… ради будущего в библиотеку»[132]. Письменность позволяла читателям не только проникнуть в прошлое, но и представить себе, как литература может углубляться в будущее и вдохновлять читателей, которые еще даже не родились на свет.
Вскоре после смерти Ашшурбанипала его империя рухнула. Враги захватили и разрушили Ниневию, и «Эпос о Гильгамеше», переживший несколько империй и освоивший несколько языков, постепенно начал терять читателей. Новый Ашшурбанипал, который мог бы спасти эпос, так и не родился, и никто больше не пожелал взять на вооружение великий текст, написанный на мертвом языке. Возникали новые, более простые системы письменности, но «Эпос о Гильгамеше» ни разу не перевели ни на один из них; его участь была неотрывна от клинописи. Будущее, которое Ашшурбанипал пытался прозревать для своей библиотеки, казалось утраченным навсегда. Александр Македонский принес на копьях алфавит, изменив тем самым мир и открыв неприятную истину: литература может сохраняться, только если ее непрерывно читают. Бессмысленно полагаться на глину или камень. Литературой должны пользоваться все поколения подряд. Мир, переоценивший стойкость письменного текста, не учел, что забвению подвержено все, даже письменность.