От легенды до легенды (сборник) - стр. 34

– Скажи, Сорока, – голос тарденне оставался ровным, – а почему ты вообще решил пойти ко мне под начало? Почему собственный отряд не водишь? Ты смог бы. И людей у тебя хватало, у меня с самого начала меньше было.

– Это ты меня спрашиваешь или им объясняешь? – фыркнул рыжий великан. – Я мог водить свой отряд «вольных кинжалов», верно. Твое имя громче, но пара громких побед – и обо мне услышали бы.

Только я свой предел знаю. В бою могу вести и сотню, и целое крыло, хоть в море, хоть на суше. Крепостные премудрости тоже разумею. А вот против кого сражаться и почему, решать такое – уже не по мне. Там, в Аполлонии, архонты были, они знали. Здесь знаешь ты. Мне подходит. Ты не выигрываешь всех битв, тарденне, но ты даже в поражении умеешь сохранять отряд и свое имя.

Так что пусть лучше князья и иные охочие до ратной славы знают тарденне Цирнаттависа, а не Сороку-Эритросфена, за которым главной доблести – дым над белостенным Энгоми.

– Это ты других убеждаешь или себя? – проговорил тарденне.

Эритросфен пожал плечами.

Рыжее пламя с хрустом пожирало последние ветви.

Не сбывается то, что ты верным считал,

И нежданному боги находят пути.

Еврипид. «Медея»

– Но, мой басилевс! Она доказала, что способна на убийство! Вспомните Абсирта, Талоса, вспомните Пелия, наконец!

Лицо Ясона медленно багровеет. Гневом набухает вена на лбу. О мой возлюбленный, как ты прекрасен в своей ярости.

– Что болтаешь?! Да, Медея способна убить ради меня! Так как же она может убить моих детей?! Наших детей…

Голоса словно отдаляются, громче них звук крови, бегущей по моим венам. Спасибо тебе, любимый, за веру в меня. Я рядом, совсем рядом, в том же зале проклятого коринфского дворца. И в то же время я далеко, в мире теней, зыбких грез и забытья. Этот мир близко, на расстоянии руки, но тех, кто находится в нем, нельзя видеть человеческими глазами. Живые попадают сюда лишь в снах или в пророческом экстазе. За редким исключением. Я одно из них, благодарю тебя, мать Геката, богиня черной луны и ночного колдовства, моя покровительница. Потому и стучит так звонко сердце, потому и слышен шум крови – живые звуки гремят здесь, как громы Зевса в мире людей.

Не открой мне Геката доступ в зыбкий мир черной луны, лежала бы я сейчас на площади. Мертвая, как Меррер и Ферет. Вместо этого я стою на колеснице богини, запряженной крылатыми змеями. Змеи недовольно шипят и слегка извиваются, им не по душе повиноваться смертной, но воля Гекаты подчинила их мне на время. Тела Меррера и Ферета в колеснице у моих ног. Кровь на поношенных хитонах из богатой ткани, лица в грязи. Искаженный рот Меррера. Ужас в глазах Ферета. Не знаю, суждено ли мне когда-нибудь умереть, но остывающие лица сыновей я буду помнить даже после смерти. Наших с Ясоном сыновей.

Я трогаю поводья, шепчу заклинание, и змеи, яростно шипя, выносят меня из мира черной луны в мир живых…

Георгий шел по университетскому коридору и улыбался неизвестно чему. Золотая осень, солнечные лучи лезут в высокие пыльные окна, и коридор словно расчерчен на квадраты: свет-тень. Свет-тень. Свет-тень…

Сколько лет назад он впервые увидел этот сон? Чернокудрая женщина, не старая, не молодая, словно время перестало быть властно над ней в дни ее зрелого расцвета. Строгий профиль, ясно видны завитки волос на лбу и виске, нос с горбинкой, изящный подбородок. Руки стискивают поводья колесницы так, что аж костяшки побелели. Георгию двенадцать лет, и он прежде всего думает о том, как же можно запрячь змей, как на них держится упряжь? А потом женщина поворачивается к нему, и он видит, что она напряжена как струна. Прикусила нижнюю губу, нет, прокусила ее так, что появилась капелька крови. Женщина не чувствует боли, ей не до того, а красная капля никак не упадет вниз…