Остров живого золота - стр. 9
«Забавно. Почему бы не попробовать?» – смутился Бегичев.
Он только недавно пришел во взвод и был уверен: главная помеха утверждению его командирского авторитета – возраст. А трубка, казалось ему, сразу придаст солидности.
Сначала Бегичев не получал от курения табака никакого удовольствия. Горько и слишком крепко. Но постепенно вошел во вкус. Так появилась невинная страстишка, и разведчики ее вскоре разгадали. Возвращаясь с операции, они частенько приносили младшему лейтенанту трофейные трубки, табак. Ладов посмеивался: «Улещивают тебя, командир». На что Бегичев строго отвечал: «Не беспокойся, Федор Васильевич, служба службой, а табачок врозь».
В чемодане у него после тщательного отбора образовалась коллекция оригинальных трубок. Бегичев даже в разведку брал с собой на всякий случай парочку и, когда нельзя было курить, посасывал черенок, наслаждаясь терпким запахом, исходившим от хорошо прокуренной трубки. Теперь он знал в этом толк.
В мертвой тишине подвала неожиданно зазуммерил телефон. Оба офицера опасливо взглянули на дежурного связиста, словно от него зависело содержание очередного приказа командования. Наконец Свят нерешительно взял трубку. Некоторое время он слушал молча, глаза его округлились.
– Что вы сказали, товарищ полковник?! – крикнул Свят, забыв о том, что по телефону нельзя обращаться по званию. – Как?.. Что значит – очень просто?..
Он медленно положил трубку и обалдело поглядел на Бегичева.
– Что случилось? – почему-то шепотом спросил тот.
– Он говорит, – Свят кивнул на телефонный аппарат, – немецкий гарнизон капитулировал.
Бегичев, обессилев от дикого напряжения, опустился на корточки и прижался к стене.
Первым сбросил оцепенение телефонист. Он вскочил, кинулся к Святу и заорал что есть мочи:
– Товарищ капитан, победа! Братцы, немец сдался!
Ликующий, рвущийся из самой глубины человеческого существа крик «ура» потряс низкие своды подвала и выплеснулся за его пределы.
Бегичев взлетел по ступенькам и выбежал на улицу. Он стиснул в объятиях часового и помчался будить ничего еще не подозревающих разведчиков.
По всей линии наших окопов уже беспорядочно гремели выстрелы. Стреляли неистово, из всех видов оружия, разрывая воздух и расцвечивая небо имеющимися в запасе ракетами.
Это был первый салют победы.
Глава II. Домой!.. И дальше…
На перроне царило бесшабашное веселье. Среди наваленных грудами вещмешков, чемоданов, скаток, оружия, перекликаясь, двигалась, гоготала солдатская вольница. Людей – разных, непохожих – объединяло недавно возникшее, ни с чем не сравнимое состояние раскованности. Дружно вспыхивали песни, ликовала гармоника, сапоги подковками лихо выстукивали «барыню».
Вагоны, готовые к погрузке, уже давно стояли на первом пути, а паровоза не было. Но это никого не беспокоило, разве что коменданта станции, которому не терпелось поскорее восстановить тишину и порядок на вверенном участке.
Бегичев медленно пробирался сквозь толпу. Его толкали, хватали за руки, тащили в круг. Он не сопротивлялся, хотя совсем не умел танцевать. Не в такт взмахивал руками и, потоптавшись рядом с самозабвенно отплясывающими незнакомыми ребятами, двигался дальше.
Было удивительно хорошо. Страшное – позади. Исчезло ощущение опасности. Самое время передохнуть, сесть и вглядеться в яркое небо. Таким он долгие месяцы видел его в сновидениях. А просыпался от грохота снарядов, истошного треска автоматов. Содрогалась земля… И пробуждение приносило чувство глубочайшего разочарования. Теперь же все происходило наоборот. Стоило задремать, как вспоминалась война, а с нею работа – будничная, тяжкая. Он опять шел по вражеским тылам, запрещая себе думать об усталости, не задаваясь вопросом, когда же конец. Просыпаясь, он не сразу возвращался к действительности и, лишь прислушавшись к тишине, с облегчением думал: хорошо, померещилось… Поэтому, наверное, Бегичев, привыкший к ночным вылазкам и ценивший преимущества темноты, любил теперь больше день. Днем было прозрачное небо, солнце, много людей вокруг. В многоликой и разноголосой солдатской толчее можно было громко смеяться и топать ногами на манер «камаринского мужика», кричать нечто несуразное и подхватывать озорные частушки: «Мою милку ранили на краю Германии…»