Остров - стр. 27

— Ну с красотой вы не угадали, — сказала Юля и взялась за сумку, приготовившись идти восвояси.

— Э-э, — махнул рукой Георгий Арнольдович, — что мне внешнее! Я, как художник, глубже вижу. И я не хвастун. Я себе цену знаю. Если я говорю, что вижу — значит, вижу. Ты ведь красавицей должна быть. Что там с тобой приключилось?

— Авария, — тихо сказала она.

— Давно?

— Восемь лет назад.

— Сколько же тебе было?

— Семнадцать.

— А хирурги что говорят?

Она пожала плечами.

— Денег все равно нет, так зачем душу терзать?

— Так, — он нахмурился и подпер щеку рукой. — Что-то ты, девица-красавица, не то говоришь... Ну да ладно. Это твоя жизнь, тебе решать. А мне вот скажи другое — работа нужна?

Юля чуть помедлила и кивнула. В кошельке было почти пусто, и утренний план забрать Ваню и уехать куда глаза глядят, казался сейчас совсем невыполнимым.

— Ну и лады. Деньгами не обижу. Работы предстоит много. Я здесь еще неделю пробуду. Жить тебе, конечно, негде? Ничего. Это мы тоже решим. Итак, по рукам? — и он протянул ей ладонь с длинными кривыми пальцами.

— Да, — выдохнула Юля и решительно пожала протянутую руку.

***

День прошел суматошно: Гореславский то по телефону с кем-то ругался, то с кем-то встречался, но вскоре, вспомнил и про неё, вручил тертый кожаный портфель, и велел всё той же Алевтине устроить ее в гостиницу.

Она оглядела одноместную аккуратную комнатку, заглянула в ванную, чистенькую, со свежими полотенцами на полке. Наскоро скинув одежду, Юля забралась в душ. Боже! Какое это было счастье — смыть с себя дорожную пыль, а с ней и тревогу, и неуверенность. Она ничего не знала об этом странном человеке — пускай он даже извращенец, но за возможность помыться, переодеться в чистое, лечь на белую хрустящую простынь — она готова сейчас душу дьяволу продать, ну а потом будь что будет.

В портфеле оказался небольшой ноутбук, диктофон и груда мини-кассет. Диктофон с кассетами ее удивил: она раньше с такой техникой дела не имела, однако быстро разобралась, что к чему и принялась за работу. С первой кассетой она промучилась долго. Голос у художника был глухой, хриплый и многие слова звучали непонятно — приходилось по несколько раз одно и то же место прокручивать. Но потом она как-то попривыкла и дело пошло бодрее. Манера изложения у художника была иронично-повествовательная, некоторым людям в его рассказах доставалось немало «теплых» слов. Юля решила не углубляться в такие детали, а просто старалась наиболее точно переносить слова на бумагу, вернее, на экран монитора. К вечеру зазвонил телефон на тумбочке.

— Как дела? — раздался в трубке голос Георгия Арнольдовича.

— Хорошо, — ответила Юля. — Заканчиваю третью кассету печатать.

— Как третью? — изумился Гореславский.

— Ну, я просто пока разобралась... потом быстрее будет, — начала оправдываться Юля.

Гореславский рассмеялся на том конце провода хриплым смехом.

— Ну ты даешь! — хихикнул он. — Другие и одной-то за день осилить не могли. А ты ничего не пропускаешь?

— Нет, — ответила Юля. — Все точно — слово в слово.

— Ну и хорошо. Сейчас поедем обедать или ужинать. Что там у нас со временем? А потом работать и работать. Я, видишь ли, полуночник.

Гореславский не соврал: самая работа начиналась почти к полуночи. Она приходила в его номер и зачитывала напечатанное за день. Гореславский внимательно слушал, вносил коррективы. Один раз Юля предложила поменять местами слова.