Остров Д. Метаморфоза - стр. 22

Однажды мне все же удалось стащить у него нож и исполосовать руки, тогда меня и отвезли в больницу. Хотя это сооружение было сложно назвать больницей. Огромная палатка с белыми крестами, врачи в окровавленных халатах, проводившие операции прямо там, при других пациентах. Очередной военный госпиталь возле стены.

Здесь мне и сказали, что я беременна. И срок большой. Удивлялись как я не заметила. А мне смеяться им в лицо хотелось – заметить? У меня месячных с момента прорыва метов не было. Мы голодали, и я исхудала и была похожа на скелет, обтянутый кожей. С таким весом у кого угодно произойдет сбой в организме. Да и меньше всего я думала об этом, ведь рядом умирали люди, и мертвецы по улицам ходили, как в самых жутких кошмарах. Мы выжить пытались. Никого не волновали такие мелочи, как отсутствие менструации.

      Но в самом начале, когда Пирс предоставил свои документы, чтобы нам дали пристанище на одной из военных баз после того, как мы покинули пределы столицы, ему отказали, так как по документам я была ему никем, а военным разрешено проводить с собой на территорию полигона только своих жен или близких родственников. Пирс предложил выйти за него, но я отшатнулась от него, как от прокаженного. Лучше сдохнуть, чем предать Мадана. Лучше голодная смерть, чем стать женой Пирса Даваса. Он не настаивал, мы поехали в первый центр помощи беженцам, но и там нас отказались принять вместе. Только по отдельности. Меня вместе с другими беженками-женщинами отвезти в резервацию на юг, а его, как военного, переформировать и отправить ближе к зоне военных действий. Мы снова ушли. Иногда от голода меня шатало, и я теряла сознание и это несмотря на то, что Пирс отдавал мне почти половину своей доли еды.

Я не могла простить ему того, что он вывез меня из столицы, но не спас Мадана и отца. Мне было плевать, почему он этого не сделал, но он не имел права решать за меня, жить мне или умирать. Но постепенно мысли о ребенке начали возвращать меня к жизни, я больше не имела права думать только о себе. Я это поняла, когда чуть не потеряла малыша при переезде из одной резервации в другую, когда людей разогнали, потому что правительство отказалось финансировать этот округ. Людям предложили искать убежище в другом месте.

Именно тогда я и согласилась на брак с Пирсом. Я больше не могла позволить нам голодать. Смотреть, как он отдает мне последние крошки хлеба, а сам жует соломинку и покрывается каплями холодного пота, чтобы удержаться и не съесть свою порцию. Наверное, в те дни я и начала чувствовать к нему нежность, то самое чувство безграничной благодарности за то, что так упорно боролся за меня и за моего еще нерожденного ребенка. Готов был дать нам свою фамилию и при этом ни на что не надеяться. Пирс ни разу не спросил, чей это малыш, а я так и не рассказала ему о нашей с Маданом тайне. Но иногда мне казалось, он и сам все знает. Мы обустроились на военной базе неподалеку от западной стены. Там требовались военные и рабочая сила. Я помогала на кухне с остальными женщинами, а Пирс минировал всю окружающую местность перед стеной на случай прорыва. Нам не платили деньгами, да и кому они были нужны, за них нечего было купить, но, по крайней мере, мы не голодали больше, и я точно знала, что ребенок родится под присмотром врачей, а не где-нибудь в перевалочном пункте. Тогда я еще умела на что-то надеяться.