Остров Буян - стр. 12

– Ну не хочешь, как хочешь. – Она слегка отодвинула альбом. – Скажи мне – что ты здесь видишь?

– Здесь?

Больше всего меня поразила та свобода, с которой вела себя женщина на снимке. Это была свобода, которую я не мог представить. Это была свобода танца, свобода сна. Возможно, эта женщина – такая же, как живущие в нашем поселке, и ходит обычно в каком-нибудь унылом платке, в ватнике, и даже глаз ни на кого не поднимает. Но что-то оказалось сильнее ее, и теперь она другая. И все движения этого танца ее тело вспомнило само собой…

– Ну так что же здесь, на фотографии?

– Здесь… Женщина и мужчина.

– И что они делают?

Я молчал.

– Ну, смелее!

– Не знаю…

– Не знаешь, что они делают?

– Не знаю, как это назвать.

– А ты назови как-нибудь. Любым словом.

– Они…

– Ну… – Врачиха подалась вперед, будто хотела помочь мне, ее выщипанные брови поползли вверх, а губы вытянулись трубочкой, словно она сама готова была сказать это вместе со мной.

– Они любят друг друга, – выдавил я.

– Ну! – Она нахмурилась огорченно, будто я ляпнул не то. – Что значит «любят»? Ведь ты тоже любишь свою мать?

– Да…

– Значит, это одно и то же?

– Нет…

– Ну ладно, – вздохнула она. – А что ты об этом скажешь?

На следующей странице была не фотография, а горящая яркими красками картина: стройная, совсем юная девушка с белой, матовой кожей и маленькой, острой грудью сидела на коленях у темного, тощего старика, обнимала его ногами, гладила тонкими пальцами его лысый череп, нежно глядела в его запавшие, как у скелета, глаза. Они сидели на самом краю скалы, и за спиной у старика раздувалась над пропастью красная мантия.

– Ну-ка отвечай! – Врачиха как будто начала терять терпение.

– Это, наверное, какая-то сказка, – промямлил я.

– Сказка? А на самом деле такого не может быть, а?

– Нет, – сказал я. – Нет!

– Ладно. Все.

Она с силой захлопнула альбом, сняла – нет, сорвала с меня присоску и манжет, выключила приборы.

– Вставай, пошли!..

Так закончилась моя первая в жизни проверка.

Теперь-то я отлично знаю, что это такое – перед приемом в университет пришлось пройти не меньше десятка разных тестов, проверок и собеседований. И здешние психологи были куда изощреннее той пухлой врачихи с ее грубыми приемами. Но здесь я быстро понял, что от меня требуется. Я научился быть деревянным, бесчувственным, сохраняя при этом напряженное внимание и холодный рассудок. Да и ребята со старших курсов подсказали, как себя вести.

А в той первой проверке я провалил все что только мог, и на мне уже тогда должны были поставить жирный крест. И я до сих пор не могу понять: почему же ее результаты не попали в мое личное дело, которое будет таскаться за мной всю жизнь, и сейчас лежит в каком-нибудь спецотдельском сейфе университета?!

Помню, встав с кушетки, я почувствовал, как кружится голова и пот стекает из подмышек холодными каплями. Согнувшись, на ватных ногах я вернулся следом за врачихой в кабинет, и она снова поставила меня перед столом и принялась опять чего-то писать и вклеивать в дело куски бумажной ленты, исчерченной зигзагами, а я от слабости присел на корточки. Но она велела мне подойти и опять осматривала меня, как в самом начале, только на этот раз возилась бесконечно долго, наверное, потому, что под пальцами у нее было очень скользко. А я боялся даже взглянуть туда, вниз и таращился поверх ее головы в окно, на ржавую машину скорой помощи, которая дрожала и расплывалась, и чувствовал, что вот-вот разревусь или заору, и тогда меня, несчастного психа, без разговоров отправят отсюда прямиком в специнтернат.