Осторожно – люди. Из произведений 1957–2017 годов - стр. 30
– Вот так, молодой человек, – с удовольствием сказал Кадыров. – Мы с тобой уже дома. – И вставил на ощупь ключ в дверной замок. – Мой перерыв – обед, у тебя к обеду время, вместе перекусим. – И принялся отпирать квартиру, но ключ в замке почему-то у него не поворачивался. Тогда Кадыров кулаком затарабанил в дверь.
Дверь приоткрыли. Перед ним и мальчиком в коридоре, освещенном голой лампочкой, тоже стоял Николай Кадыров и смотрел на них. Но он был еще без меховой кепки и еще без черного халата, да и лет ему покамест было не более двадцати пяти.
Этот второй Николай Кадыров отступил, приглашая, к левой стенке, торжествуя, щелкнул пальцами над головой и запел:
И тут же справа из открытой двери соседской комнаты и дальше – на кухне, слева, – грохнули во все горло по-английски, коверкая безбожно, хриплые и радостные голоса:
– Тут… что такое? – еле выговорил, машинально приподымая чемоданчик с инструментами для защиты, Николай Кадыров.
– Такая, а не такое, – пояснил с охотой второй Кадыров – младший, сын сестры безмужней из Оренбурга, который уехал от него ко всем чертям три месяца назад. – Такая штука хорошая. Она называется в переводе: «Под столом вместе с ней».
Белые и металлические зубы второго Николая Кадырова, кому Кадыров-старший столько делал в жизни, столько помогал, оскаливались перед ними, будто клавиши. У него была фигура боксера в вельветовых штанах и в тенниске с кабаньей мордой на груди, прямые угольные волосы падали ему на плечи, а на выступающий, как и скулы, лоб свисала низкая челка. И из-под этой челки посверкивали глаза, такие же узенькие, но светло-голубые, и они смеялись!
– Ах ты сволочь, – задыхаясь, крикнул Кадыров-старший. – Ты для чего вернулся?! Ты что делаешь, сволочь! – И высоко подняв над головой обеими руками, как топор, весь загремевший чемоданчик, двинулся на него.
Второй Николай Кадыров отскочил, веселясь, вправо, потом резко вильнул влево, а из распахнутых дверей с наслаждением начали высовываться со всех сторон совсем молодые, рот до ушей, гогочущие рожи. Они, толкаясь, с улюлюканьем напирая, глядели, как старый дурак пытается зашибить чемоданчиком собственного родственника. И вот уже весь коридор, ликуя! – толпой, в отчетливом магнитофонном ритме стал шарахаться вправо, влево, вправо вместе с Кадыровым-старшим, дергая его за рабочий халат, ударяя, подпрыгивая, по чемоданчику, и во все горло пел, танцуя!
кричал издали, хохоча, переводя на русский слова припева, неуловимый Кадыров-младший, заслоняемый отплясывающими мальчишками:
Озираясь, прижатый к стене Кадыров зажал, как портфель, под мышкой свой чемоданчик. Двери в собственные его комнаты были распахнуты настежь, но там веселились тоже, и только один – по пояс голый, в высокой, вязаной с висящим помпоном шапке и очень черной бородкой – сидел неподвижно на его обеденном столе в позе лотоса.
Серые и синеватые, измятые джинсовые куртки под свист и вой, и кряканье магнитофона подпрыгивали, потряхивая – почти все белокурые – растрепанными волосами, и все качались перед ним, а вместе с ними подпрыгивало нечто старательное и бледно-красное – это, подхваченный за руки, плясал с мальчишками отрок, счастливо улыбаясь.