Оставь страх за порогом - стр. 38

– Тебя, старая, лишь за смертью посылать. С кем гутарила? Говорила до суседей пара шагов, а топчешься на месте.

Успевший юркнуть за поленницу, Калинкин сдержал дыхание.

– А это что еще за птица такая? – казак бросился к плетню, схватил за шиворот Кацмана. – Не шебуршись, не то мигом отправлю к праотцам!

Приподнятый над землей фокусник задергал ногами, пытаясь вырваться.

– Придушу, как куренка! Чего вынюхивал, высматривал, кого шу-кал? Кто сам будешь?

– Про-o-хожий, – залепетал Кацман.

Казак выругался:

– Знаем подобных прохожих, чуть зазеваешься, откроешь рот, мигом норовят облапошить, в карман залезут, прощай кошель с часами. Признавайся как на духу: надумал уворовать?

Кацман попытался освободиться, но все попытки были тщетны – казак держал крепко.

Калинкин за поленницей не мог простить себе, что оставил фокусника без присмотра. Сжал рукоятку маузера, но о стрельбе речь не могла идти, выстрел поднял бы на ноги весь хутор.

– Эхма, про обыск забыл! – крякнул казак. – Вдруг бомбу при себе держишь, – свободной рукой залез Кацману в карман и, к неописуемому удивлению, вытащил букет бумажных цветов. – Что за напасть? – Казак стал выворачивать карманы у задержанного, и из каждого на свет появлялись то длинная лента, то раскрывшийся зонт. – А чего в склянке? По цвету самогон.

– С вашего позволения, «адская жидкость», – признался фокусник.

– Отрава? А ну испробуй…

Кацман послушно вытащил из пузырька пробку, приложился губами к горлышку, чиркнул спичкой по коробку и выпустил изо рта огненную струю.

– Чур меня, чур! Изыди, сатана! – казак отпустил фокусника, начал истово креститься, пятиться в дом.

Увиденным был ошарашен и Калинкин. В иное время непременно попросил бы повторить трюк, но сейчас следовало спасать попавшего в переделку товарища, что и сделал, увлекая к калитке. Через огороды, увязая в грядках, они выбежали в проулок, оттуда спустились в балку и устремились к лесу. Стоило достичь опушки, как за спиной послышались беспорядочные выстрелы.

– Без толку беляки патроны переводят, – на бегу произнес интендант. – Не дали вражинам поспать… Ночь темная, нам на удачу. А лес, хотя и негуст, спрячет – ищи-свищи хоть до второго пришествия… Здорово вы казаку голову захмурили. На что я, стреляный воробей, а тоже оторопел, когда задышали огнем.

– Трюк довольно старый, – скромно признался Кацман. – Подобное придумали факиры в Индии. Будет время, продемонстрирую другие, такие же эффектные фокусы, вроде прокалывания спицей щеки.

Кацман бежал тяжело, дышал с хрипами, но Калинкин не позволял остановиться, передохнуть.

– Повезло, что выбрались живыми, худо, что возвращаемся с пустыми руками без провианта.

Ничего не говоря, фокусник вытянул из-за пазухи кружок домашней колбасы.

Глаза интенданта расширились:

– Откуда?

– Обыкновенная ловкость рук. На подводе было и сало, но не успел захватить.

– Стащили?

Кацман обиделся.

– В военное время подобная операция называется реквизицией или трофеем.

Калинкин понюхал трофей, от удовольствия зажмурился – колбаса издавала такой запах, что у интенданта закружилась голова, потекли слюнки.

Лишь только забрезжил ранний рассвет, Магура поднял бригаду. Прокладывал путь сквозь лес и радовался, что прошедшей ночью не лил дождь, иначе бы артисты промокли до нитки. Плохо лишь что, проведя на голой земле ночь (костер не жгли из предосторожности), женщины и Кацман с Петряевым изрядно озябли. «Как бы не приболели, особенно певец, который беспокоится о своем голосе. Надо почаще делать привалы – не привыкли артисты к походной жизни, пешим переходам».