Основы Науки думать. Книга 1. Рассуждения - стр. 41
Выготский, конечно, тоже был непрост, но все же в его усилиях был хоть какой-то смысл. И говорил он яснее.
«Единица, к которой мы приходим в анализе, содержит в себе в каком-то наипростейшем виде свойства, присущие речевому мышлению как единству.
Мы нашли эту единицу, отражающую в наипростейшем виде единство мышления и речи в значении слова. Значение слова… представляет собой такое далее неразложимое единство обоих процессов, о котором нельзя сказать, что оно представляет собой: феномен речи или феномен мышления» (Выготский, Мышление, с. 262).
Как видите, этот непрозрачный спор имеет прямое отношение к исследуемому предмету. Выготский, оказывается, искал то, что является единым для вполне различных человеческих способностей – мышления и речи. Раз есть разные имена, значит, за ними разные понятия. При этом мы с очевидностью понимаем, что они родственны, то есть как бы вырастают из одного корня. Где та развилка, до которой они еще едины?
Выготский был точен и понятен, потому что честно называл то, что хотел найти и достичь. Рубинштейн же скрыл свою истинную цель и поэтому говорил, как советские идеологи, – чтобы звучало весомо, но ничего не было понятно. Похоже, хотел он найти первокирпичик всей психологии. Кажется, он попал в ловушку при изучении сознания, о которой предупреждал еще Вильям Джемс:
«Большинство психологов придерживаются так называемого синтетического способа изложения. Исходя от простейших идей, ощущений и рассматривая их в качестве атомов душевной жизни, психологи слагают из последних высшие состояния сознания – ассоциации, интеграции или смещения, как дома составляют из отдельных кирпичей.
Такой способ изложения обладает всеми педагогическими преимуществами, какими вообще обладает синтетический метод, но в основание его кладется весьма сомнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы» (Джемс, с. 57).
При этом сам Джемс исходил, что сознание течет как поток мыслей. Точнее, мысли, потому что в оригинале мысль у него стоит в единственном числе. В сознании сами собой меняются «состояния сознания», именно они и есть «кирпичики» сознания для Джемса, если судить вот по таким словам:
«Когда я говорю: “всякое душевное состояние” или “мысль есть часть личного сознания”…» (Там же, с. 58).
На это, как вы помните, попался и Александр Введенский, предлагая изгнать разум и рассудок и заменить их в психологии на мышление, то есть науку о мыслях.
Но раньше их додумался до «кирпичной» психологии, пожалуй, Герберт Спенсер. Точнее, творчески спер эту идею у ассоцианистов, как спер позитивизм у Конта. В «Основаниях психологии» он выдвинул настолько заманчивое предложение, что им увлекся даже поздний Вундт:
«Мы можем себе представить, что существует один первоначальный элемент сознания и что все бесчисленные роды сознания происходят вследствие комбинирования этого элемента самого с собою и последующего рекомбинирования полученных таким образом сложных элементов между собою, причем эти рекомбинации достигают все более и более возрастающую многочисленность, разнообразие и сложность.
Имеем ли мы какой-нибудь ключ к этому первичному элементу? Я думаю, что да. То простое душевное впечатление, которое, как оказывается из опытов, представляет собою единицу строения для того ощущения, которое мы называем музыкальным тоном, сродно с некоторыми другими простыми душевными впечатлениями, происходящими отличным от него путем.