Осиновая корона - стр. 114

Отвечая, Индрис перешла на ти’аргский. Уна подобралась: подозревает ли колдунья, что она не ушла, что осталась во дворе и делает такую мелкую, постыдную пакость?

Скорее всего, да. Её, Уну Тоури, с недавних пор и не в таком легко подозревать.

– Поразительно? Что такого уж поразительного, Нитлот? Я же предупреждала тебя, – протянула Индрис с ленивым, дружеским упрёком. – Мог бы, между прочим, сдержаться и не пугать девочку. Она теперь подумает невесть что.

– Но ты видела? О Хаос, Индрис, ты тоже это видела?! Мне не мерещится?

Индрис раздражённо фыркнула.

– Как мальчишка, в самом деле… Что с тобой стало? Тлетворное влияние Ингена Дорелийского? О да, я это видела. Больше того – я с этим уже третью неделю, к твоему сведению, занимаюсь магией.

Уна почувствовала, как вспыхнули щёки. Стало по-детски обидно.

– Я не хочу сказать… Не х-хотел сказать, – (маг перевёл дыхание – наверное, чтобы не начать заикаться), – ничего дурного… Но её Дар очень силён. Я почувствовал его уже на мосту, а такое редко бывает.

– Да, – сказала Индрис с долей странной гордости. – Так и есть. Понимаю, о чём ты. Потому мы с Гэрхо и сменили маршрут.

Мастер Нитлот простуженно закашлялся – а потом засмеялся. Смех звучал так тепло – чрезмерно тепло – будто… Неужели?

Последовало несколько секунд абсолютной тишины – лишь шумел (слава Льер, уже не так остервенело) дождь, а где-то в глубине конюшни Бри ласковым баском успокаивал мышастую. Уна смутилась. Сначала Эвиарт с Савией, теперь эти двое… Почему её преследует это глупое положение? Она никогда не испытывала желания лезть в чужие личные дела, подобно кузине Ирме. Даже смутного, спрятанного глубоко-глубоко – как некоторые другие желания. В подглядывании для неё всегда, с детства, было что-то мерзкое. Потому и обвинения матери в давней измене – пусть открыто не прозвучавшие – били прямо по живому. Или, вернее, жгли.

Няня Вилла как-то раз прижигала Уне ранку: она порезала руку, играя на кухне с Бри, и царапина загноилась. Процедура была необходимой (а с точки зрения непреклонной Виллы – уж точно), но мгновенная боль от встречи тела с горячим металлом навек врезалась в Уну. Тогда она ещё не знала, что на свете есть боль куда более изощрённая.

«Мой давний друг»… О да, разумеется. Уна была благодарна дождю за то, что не было слышно звука поцелуя под шуршание мокрой ткани.

Наконец затянувшееся молчание прервалось, и Уна смогла выдохнуть. Отражения шёпотом обменялись какими-то фразами на своём наречии, а затем опять перешли на ти’аргский.

– Я помню. Когда ты связалась со мной, то сказала, что для тебя аромат её Дара – как запах булочек для того парня, Вилтора. Это действительно так.

– Ах, Зануда! – (Индрис укоризненно поцокала языком). – Столько лет прошло, а ты всё ревнуешь к бедняге Вилтору… Как там этот старый вояка? Не пробился ещё в высшее командование?

– Нет. Инген не любит его.

– Неудивительно.

– А вообще-то – не знаю: когда ты сообщила мне, я уже вернулся в Долину. После захвата Феорна в Дорелии просто ртаннуэ5, – Нитлот вздохнул. – Но сейчас нам не об этом следует говорить. Это… Это не заурядное сходство, Индрис.

– Ну да, – насмешливо подтвердила колдунья. Уна ясно представила себе, как её малиновые локоны щекочут тощую шею волшебника; ей стало чуть-чуть противно. – Это