Осень в Калифорнии - стр. 9

И с удивительной для его полного тела грацией мужчина уже бежал на другую сторону комнаты, радостно обнимал журналиста, принявшись тут же что-то громко ему объяснять. Свое последнее указание относительно выдачи пропуска на фестиваль незнакомцу Давид отдал успевшей вернуться, но уже без папок все той же девице.

Послушно, как школьник, он шел за улыбающейся девушкой, и, чтобы глупо не молчать, спросил:

– А этот Давид, он – кто здесь?

– Kак кто? Это Давид Солари. Он уже пятый год директор Локарнского фестиваля. А вы действительно из Советского Союза? А где вы так хорошо выучили французский? А как вам нравится у нас в Швейцарии?

Эти, часто задаваемые ему стандартные вопросы, сейчас исходившие от симпатичной девушки, были полны такого неподдельного энтузиазма и интереса, что он, забыв о своей неудаче – как же, рухнули его планы на будущее, – вместо ответа весело рассмеялся.

– Ой, чуть не забыла: у вас есть фотография?

– Чья?

Теперь рассмеялась девушка:

– Ваша. Идемте, тут рядом автомат…

Он хорошенько разглядел пропуск, который позволял ему следующие десять дней сидеть в кинотеатрах хоть с утра до вечера[4], сердечно поблагодарил Лючию, спрятал пропуск в бумажник и, распрощавшись, вышел на пьяццу, где несколько рабочих срочно достраивали деревянный помост перед огромным экраном для вечернего представления.

Вовсю светило жаркое августовское солнце. На невидимой с площади церкви часы отбили полдень. Его начало слегка подташнивать от голода, и он подумал, что неплохо было бы чем-нибудь перекусить.

К весне «Рокко и его братья» окончательно исчез с экранов. За это время Селим успел еще пару раз посмотреть теперь уже точно «самый-самый любимый фильм», умело скрыв свои походы в кино от родителей. Обманывать он не умел – не получалось, да и легко выдавал себя какой-нибудь незначительной, им же самим забытой деталью, но с «Рокко» все выдумки срабатывали, а ведь фильм, если подумать, шел три часа, ну почти три.

– Я где-то прочитал, что фильм в прокате сильно урезали, почти на целых пятнадцать минут, – торжествующе заявил Гена Селиму и Мирре после уроков.

Друзья обсуждали последние события и, как всегда, говорили об искусстве.

– Разве наши могут без этого, – продолжил он и, ехидно взглянув на Селима, добавил: – А еще я прочитал, что твоя Надя, ну то есть Анни Жирардо, сразу после съемок вышла замуж за Ренато Сальваторе, то есть за Симоне. Представляешь?

– А почему бы и нет, – вмешалась Мирра. Она была на год старше своих друзей и нередко давала им понять, что в чем в чем, а в сердечных делах она разбирается гораздо лучше их обоих. – Вы, ребята, думаете, что нам женщинам подавай красавчиков, а на самом деле…

Селим ничего не сказал и только презрительно пожал плечами:

– При чем здесь красавчики: разве можно кого-нибудь ставить рядом с Рокко?

Геныч не унимался:

– Я слышал, что в кинотеатре повторного фильма, в «Победе» на Ленинском, твой «Рокко» пойдет еще раз в конце апреля. Правда, всего два дня. Я тебя знаю – опять побежишь смотреть, – сказал он и принялся с помощью пальцев довольно точно насвистывать носом, как на флейте, мелодию Нади.

– Ген, твой еврейский нос для этого подходит в самый раз, – засмеялась Мирра. – Ой, мне надо бежать… Пока, мальчики, – и она начала суетливо складывать тетрадки. За тетрадками в пухлую сумку полетели два номера «Иностранки», с модной в то время «Триумфальной аркой». – Селимчик, спасибочки за журнал, верну, не боись. Первую часть я уже прочла – классный роман, скажи. Ой, что бы я дала, ребята, чтобы попасть хоть на минутку в «Шехерезаду».