Оседлавшие Пегаса - стр. 43

Стихотворение «К морю» было напечатано в октябре 1825 года с большим пропуском, сохранившимся в рукописи:

Этот фрагмент стихотворения аналогичен 13-й и 14-й строфам другого – «Наполеон», и Пушкин отказался от их повторения. А вот конец оды «К морю» он опустил уже по другим соображениям – цензурным (автоцензура существовала всегда):

В своём сельском уединении не забывал Пушкин об антагонисте Наполеона – царе Александре I, который, мотаясь по Европе, фактически передал всю власть А.А. Аракчееву, «притеснителю всей России», и поэт по отношению к царю забавлялся юморесками, в которых Александр I выглядит туповатым острословом и пошляком:

В эпиграмме «На Александра I» Пушкин буквально в восьми строчках обрисовал весь жизненный путь царя:

Под Аустерлицем (1805) были разгромлены две союзные армии, русская и австрийская. Первой фактически командовал царь, отстранив М.И. Кутузова. Что касается «фруктового профессора» – это о шагистике, которой изнуряли армию. Были и другие минусы внедрения прусской системы в боевой подготовке солдат и офицеров. Вот фрагмент разговора Пушкина с великим князем Михаилом Павловичем по этому поводу. Беседа проходила в саду Аничкова дворца 16 декабря 1834 года:

– Что ты один здесь философствуешь? – полюбопытствовал князь.

– Гуляю.

– Пойдём вместе.

Разговорились о плешивых, Пушкин заметил:

– Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молодые оплешивливают.

– Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моём[11] носили пудру и зачёсывали волосы; на морозе сало леденело, и волосы лезли.

Плешь – это всё, что осталось у Александра от воинской науки папаши. Не лучше получилось у царя и с попыткой верховодить в политике. Убедительным примером чего является отказ (под давлением коллег по Священному союзу) от помощи Греции, восставшей против турецкого ига.

Словом, при всём внешнем блеске правления Александра I («Он взял Париж, он основал лицей») великий поэт внутренне так и не принял его как историческую личность, сопроводив иронией даже на тот свет. «Говорят, ты написал стихи на смерть Александра, – укорял он Жуковского, – предмет богатый. Но в течение двадцати лет его царствования твоя лира молчала. Это лучший упрёк ему. Никто более тебя не имел права сказать: глас лиры – глас народа. Следственно, я не совсем был виноват, подсвистывая ему до самого гроба».