Оседлавшие Пегаса - стр. 3
«Кровопролитные битвы ещё продолжаются. Мы ложимся и встаём под блеском зарев и громом перестрелок. Мне уже нельзя заехать домой; путь отрезан! Итак, иду туда, куда двигает всех буря войны!.. Сколько раненых! Сколько бегущих! Бесконечные обозы тянутся по полям; толпы народа спешат, сами не зная куда!.. Мы теперь нищие, с благородным духом, бродим уныло по развалинам своего Отечества. Повсюду стон и разрушение!..
Но судьбы Вышнего неиспытанны. Пусть разрушаются грады, пылают села, истребляются дома, исчезает спокойствие мирных дней, но пусть эта жертва крови и слез, эти стоны народа, текущие в облако вместе с курением пожаров, умилостивят, наконец, разгневанные небеса! Пусть пострадают области, но спасется Отечество! Вот общий голос душ, вот искренняя молитва всех русских сердец!»
От Смоленска Фёдор Николаевич и его брат Василий шли с отступавшими русскими войсками. В окрестностях Дорогобужа ехали с конницей генерала Корфа. Старший брат знал там все тропинки и послужил кавалеристам хорошим проводником. Затем Глинки присоединились к корпусу генерала Дохтурова. Вид огромного военного лагеря вдохновил Фёдора Николаевича на создание солдатской песни:
С внутренним удовлетворением Глинка отмечал, что завоеватели шли по месту сёл и деревень, жители которых исчезали из них, как тени. С болью переживал он необходимость оставления этих пепелищ: «Всякий день вижу уменьшение Отечества нашего и расширение власти врагов». Прощаясь с родными местами, Фёдор Николаевич писал брату Сергею:
«Помнишь, как мы вместе читали Шиллерову трагедию “Разбойники”? Помнишь, как пугала нас страшная картина сновидения Франца Мора, картина, которую Шиллер с искусством Микель-Анжела начертал пламенным пером своим. Там, среди ужасного пожара Вселенной, леса, сёла и города тают, как воск, и бури огненные превращают землю в обнажённую пустыню!
Такие картины видели мы всякий раз, ложась спать. Каковы же должны быть сновидения? – спросишь ты. Их нет: усталость лишает способности мечтать. Уже и Дорогобуж, и Вязьма в руках неприятеля: Смоленская губерния исчезает! Прощай!»
Вторжение неприятеля в коренные русские области вызвало широкую волну народного сопротивления. Глинка отмечал, что сжигаемые деревни и сёла разжигают в жителях их огонь мщения. На борьбу с захватчиками поднимаются и стар и млад: «Тысячи поселян, укрываясь в леса и превратив серп и косу в оружия оборонительные, без искусства, одним мужеством отражают злодеев. Даже женщины сражаются!»
Во время ночных переходов Фёдор Николаевич часто заводил беседы с солдатами или слушал их разговоры. Его радовал дух патриотизма, царивший в войсках, желание всех сражаться, недовольство и даже ропот по поводу отступления. Высокий моральный дух армии и её бесконечное отступление заставляли Глинку пристальнее наблюдать за главнокомандующим Барклаем-де-Толли, дать личную оценку его действий.
Как известно, тактика отступления, заманивания противника в глубь страны вызывала резкую критику даже в ближайшем окружении Барклая-де-Толли. Характерным в этом смысле (своей откровенностью) были суждения командующим 2-й Западной армии князя П.И. Багратиона. Этого прославленного генерала, избалованного похвалами самого Суворова, любимца публики, сторонника наступательной тактики и любителя скоротечных сражений, выводила из равновесия стратегия затяжной войны. С возмущением, руководствуясь больше чувством, чем трезвыми расчётами, Багратион писал 15 (3) июля А.П. Ермолову: «Стыдно носить мундир, ей-богу, я болен… Что за дурак… Министр Барклай сам бежит, а мне приказывает всю Россию защищать. Признаюсь, мне все омерзело так, что с ума схожу… Прощай, Христос с Вами, а я зипун надену».