Оседлавшие Пегаса - стр. 2
В этой же записи Фёдор Николаевич упомянул другого брата – Ивана. Ему губернатор Смоленска поручил устройство переправ через Днепр у Соловьёва. И потекли через них толпы поселян, покинувших свои пенаты, но готовых встать в ряды защитников родных гнёзд: «Только и говорят о поголовном наборе, о всеобщем восстании. Дух пробуждается, души готовы. Народ просит воли, чтобы не потерять вольности. Но война народная слишком нова для нас. Кажется, ещё боятся развязать руки. До сих пор нет ни одной прокламации, дозволяющей собираться и действовать, где, как и кому можно».
Необычайный подъём духа народа воодушевил Глинку на создание «Военной песни»:
3 августа 1-я (Барклая-де-Толли) и 2-я (Багратиона) русские армии соединились под Смоленском. Солдаты, довольные этим, так объяснялись между собой, вытягивая руку и разгибая ладонь с разделёнными пальцами, говорили: «Прежде мы были так, – и, сжимая пальцы в кулак, – а теперь вот так!» После этого взмахивали кулаком: «Так пора же дать французу вот так!»
Попытка русского командования нанести удар противнику под Рудней не удалась. Обойдя армию Барклая-де-Толли, Наполеон устремился к Смоленску. 16 (4) августа в два часа ночи Глинка уведомил брата Сергея: «В сии минуты, как я пишу тебе дрожащей рукой, решается судьба Смоленска. Я сейчас иду помолиться в последний раз на гробах родителей и еду к старшему брату Василию, от него видно сражение. Прощай!»
Сражение за Смоленск продолжалось три дня. Фёдор Николаевич наблюдал за ним из села Чуриково:
«Я видел ужаснейшую картину – я был свидетелем гибели Смоленска. Погубление Лиссабона не могло быть ужаснее. Утомленный противоборством наших, Наполеон приказал жечь город. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненных ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. Всё, что может гореть, – запылало!..
Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые зори, треск лопающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый народ, падающий на колени с воздетыми к небу руками: вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух и что раздирало сердце!.. Толпы жителей бежали из огня, полки русские шли в огонь; одни спасали жизнь, другие несли её на жертву. Длинный ряд подвод тянулся с ранеными…
В глубокие сумерки вынесли из города икону Смоленской Божьей Матери. Унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражений, сопровождал печальное шествие это. Блеск пожаров освещал его. Между тем черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту к мраку и ужас к ужасу. Смятение людей было так велико, что многие выбегали полунагими и матери теряли детей своих. Казаки вывозили на седлах младенцев из мест, где свирепствовал ад.
Теперь Смоленск есть огромная груда пепла; окрестности его – суть окрестности Везувия после извержения».
В письме в Москву Глинка сообщал редактору «Русского вестника», что за Смоленск сражался их брат Григорий. Он был 12 часов в стрельных и «дрался так храбро, как только может драться смолянин за свой отеческий город». В этом Фёдора Николаевича уверяли все офицеры Либавского пехотного полка, к которому временно пристал Глинка. О себе Фёдор Николаевич писал: