Опоздавшие к смерти. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 28 - стр. 22

Кстати, что означало это слово – «хороший» – применительно к палестинскому патриоту, мечтавшему дожить до дня, когда на всей территории нынешнего Израиля будет развеваться флаг государства Фаластын? Аль-Джабар был врагом, таким он и воспринимался Штерном в первые месяцы после их знакомства. Столкнулись они, когда Штерн вел дело некоего Саиба Даватше, в доме которого в том же Шуафате был обнаружен целый арсенал – по нынешним временам ничего особенного, но дело было в самом начале интифады, когда пистолет в доме палестинца воспринимался как событие, из ряда вон выходившее. Даватше держал под матрацем три пистолета – две «беретты» и «кольт», – а в сумке его при обыске нашли три коробки патронов, причем хозяин дома даже не успел придумать сколько-нибудь убедительную версию наличия оружия, на которое у него не было и не могло быть разрешения.

Навел Штерна на Даватше личный осведомитель следователя, с которым он время от времени встречался в Старом городе, куда житель Шуафата возил на рынок свои керамические поделки. Адвокат Аль-Джабар, взявшийся вести дело Даватше, пытался сначала тонкими наводящими вопросами выпытать у следователя источник его информации, но с этой проблемой Штерн справился достаточно быстро, сказав:

– Послушайте, адвокат, мы гораздо быстрее найдем общий язык, если не будем пытаться лезть в профессиональные тайны друг друга.

Аль-Джабар перевел разговор и больше к этой теме не возвращался. Было много других тем, достойных обсуждения. Дело Даватше и для Аль-Джабара было совершенно ясным, он не пытался, как это сделал бы другой, менее опытный юрист, обвинить израильтян в том, что оружие в дом его клиента подбросили при обыске. Нет, он упирал на святое право каждого человека обеспечивать собственную безопасность, особенно сейчас, когда на оккупированных Израилем территориях вспыхнуло справедливое народное восстание, которое не могло не отозваться и на жизни в лагерях беженцев, таких, как Шуафат, где стало опасно появляться на улицах – восстание восстанием, но под этой маркой подняли голову и криминальные элементы. Даватше всегда был законопослушным гражданином, но его дважды ограбили по дороге на рынок, что ему оставалось делать? Не идти же на самом деле в израильскую полицию и просить разрешения на хранение оружия? Да его бы и на порог не пустили, верно?

Штерн вынужден был согласиться, что так оно и было бы. Конечно, аргументы Аль-Джабара были логичны, но шиты все же белыми нитками, судья Шохар все это видел, но время тогда было более либеральное, а о том, к чему приведет интифада в ближайшие годы, догадывались немногие. Даватше получил три года плюс два года условно, и после оглашения приговора Штерн неожиданно для себя подошел к Аль-Джабару и сказал:

– Послушайте, адвокат, почему бы нам не пообедать у Ахмеда? У меня к вам есть несколько вопросов.

Ахмедом звали хозяина небольшого ресторанчика, расположенного на въезде в Шуафат, в трех минутах езды от городского суда.

– Почему бы нет? – с некоторым удивлением переспросил Аль-Джабар и сказал после недолгого размышления: – Согласен, тем более, что и мне есть что сказать следователю полиции.

Полчаса спустя немногочисленные посетители ресторана с интересом слушали громкую перепалку между двумя интеллигентного вида мужчинами, обсуждавшими причины и следствия арабо-израильского конфликта. Недели через две, когда Штерн впервые приехал к Аль-Джабару домой (причина была вполне официальной, правда, сейчас следователь уже не помнил, в чем было дело), адвокат сказал ему: