Операция спасения - стр. 18
– Эй, Янош! – крикнул майор и расхохотался. – Что ты опять натворил, мерзавец? Спрятал под кучей угля ящик дорогого краденого коньяка?
– О, герр майор! – поляк изобразил счастливую улыбку на лице. – Вы же знаете, что все мои поступки добрые, я люблю помогать людям. Помните, вы просили меня достать красивую блузку для вашей жены?
Майор нахмурился, пожалев, что остановился. Теперь этот обер-лейтенант и солдаты услышали слова поляка. Хотя плевать ему на их мнение. Ведь у майора достаточно рычагов для того, чтобы заткнуть рот любому недовольному или сплетнику. Можно ведь быстро поменять место службы в тихой Польше на восточный фронт где-нибудь под Смоленском.
– Несите службу, обер-лейтенант, – махнув перчаткой, приказал майор и вопросительно посмотрел на поляка, когда патруль удалился на недосягаемое для слуха расстояние.
Янош не стал торопиться закрывать борт кузова, решив, что опасность миновала. Он с показной поспешностью бросился к кабине своего грузовичка, поднял сиденье и достал оттуда бумажный пакет. Держа его на вытянутых руках, как величайшую драгоценность, он повернулся к майору.
– Вот, герр майор, это то, что обязательно подойдет вашей жене. Вы убедитесь в этом, когда пощупаете ткань, увидите фасон. Абсолютно новая вещь. Я берег ее как раз для вас, герр майор. Примите в подарок и поклон вашей уважаемой супруге!
Майор бросил равнодушный взгляд по сторонам, убеждаясь, что на него и польского шофера никто откровенно не пялится и поблизости нет других немецких офицеров. Затем он кивнул в сторону сиденья своей машины, куда Янош поспешно положил пакет. Канунников, наблюдавший за этой сценой из соседней подворотни, облегченно вздохнул. Патруль ушел, майор уехал, а шофер неторопливо закрыл задний борт и полез в кабину. Сашка прекрасно знал, что за эту «помощь» Якоб Аронович отдал Яношу перстень своей жены. Больше отдать было нечего, а бесплатно поляк ничего делать бы не стал. Все знали, что Янош занимался перепродажей вещей, алкоголя, которые ему удавалось приобретать за бесценок, а продавал он очень дорого или использовал для того, чтобы немецкие чины относились к нему лояльно. Он и наряд на доставку угля в концлагерь получил благодаря дружбе с некоторыми офицерами.
Подходить было нельзя, но запретить Лещенко и Бурсаку хоть издали попрощаться с товарищем, с которым они вместе попали в концлагерь, вместе выбрались из него, вместе участвовали в подготовке диверсии на железной дороге, никто не мог. Николай с Сенькой держались на кладбище в стороне и не сводили взглядов с похоронной процессии. Вот уже и прощание у могилы, вот и гроб стали опускать.
– Хоть так, – прошептал Лещенко, – по-человечески. Ведь рискуем же, все рискуем, а нельзя иначе с товарищем. Теперь хоть могила есть. Кто-то когда-то сможет приехать, цветы положить.
Сенька прикусил губу, глядя на то, как начали засыпать могилу. Он хотел ответить другу, но вспомнил, что капитан строго запретил разговаривать на кладбище, чтобы никто случайно не услышал русскую речь. А сказать хотелось многое. Например, о том, сколько погибших останутся без могил в результате этой войны, сколько будет без вести пропавших. И на полях боев, и в этом лагере. Да и сколько их еще существует уже, сколько гитлеровцы понастроили концлагерей для инакомыслящих, для военнопленных, для мирных граждан оккупированных стран!