Опаленные - стр. 22
Завернув в простыню сестренку, с трудом вытаскиваю ее наружу. Мне десять местных циклов, называющихся «год», ходить тяжело, но я отвезу мою родную Мариночку туда, где она будет лежать вместе со всеми. Ей было всего три цикла… Ощущений нет, чувств нет. Я медленно бреду к мосту, но меня останавливает какая-то тетя. Она кажется очень большой, взрослой, хотя сама вряд ли намного старше меня.
– Все умерли? – спрашивает меня тетя. Я только киваю в ответ.
И тогда она идет рядом со мной. Ей тоже тяжело, но она идет, помогая мне. А потом забирает меня к себе. И у нее все умерли.
– Будешь мне братом? – спрашивает тетя по имени Таня.
Эта девушка спасает меня, делится со мной хлебом, хотя ей самой нужно, и делает главное – показывает мне, что я не один. У меня есть сестра, поэтому надо выжить.
Открыв глаза в полумраке ночного освещения личного помещения, я вспоминаю. Тетя по имени Таня, отдававшая мне свой хлеб. Никогда в жизни у меня не повернется язык назвать такую самкой. Кажется, тот голод и укрытые чем-то мягким чувства – они пришли за мной сюда. Но и сама девушка, спасшая меня… Она командовала, заставляя двигаться, не давала замереть, не давала отчаяться. Значит, бывает и так? Тогда почему у нас самки считаются полуживотными? Они умеют учиться, я же сам вижу. Получается, это делается специально.
Я вспоминаю лагерь. Те, что были в черном… Они заставляли ходить на четвереньках, потом изображать собак, при этом сильно били, если им не нравилось, как изображали. Здесь у самок ошейники и поводки, в точности, как в том моем сне. Здесь их ничему не учат, ограничивая интеллект, и сильно бьют, насколько я теперь понимаю. Значит, здесь тоже лагерь?
Но если так, то мы все приговорены. И считающие себя самцами, и те, кого назвали самками. Мы приговорены, и выхода нет. Эта мысль вызывает внутреннее возмущение – такого не может быть, мы должны бороться, просто обязаны!
Теперь я понимаю, почему Вика не улыбается. Она была там, я просто не понял, когда она рассказала во время нашей «игры». Только сейчас, став таким же, я осознаю, почему может не быть сил ни плакать, ни улыбаться. Зато ушел и страх, полностью ушел, будто бы не было его.
Рядом со мной просыпается моя Звездочка. Девочка с волшебными глазами. Ее хочется закрыть от всего мира, отдать весь хлеб – ведь в мире, где хлеб стал сокровищем, она все равно остается важнее даже его. Отсутствие страха, эмоций, позволяет глубже задумываться о том, что происходит вокруг. Я не чувствую ставшего привычным там голода, поэтому могу сосредоточиться.
Наших девочек называют самками, ничему не учат, используют для деторождения и удовлетворения потребностей мальчиков, называемых самцами. Низших потребностей, животных. Значит, нас всех делают, если уже не сделали, животными. Зачем? У этого должна быть причина.
Возможно, для того, чтобы мы не взбунтовались. Ну, скажем, взбунтовались бы – и что? О восстаниях я в лагере слышал, ничем хорошим они не заканчивались. Получается, дело не в этом. Если нас делают животными, то кто ведет корабль? Дионис? Хорошо, допустим, но тогда зачем нужны мы?
Столько вопросов, ответов на которые не существует. А если предположить, что рассказ о полете к звездам – лишь сказка, а мы все находимся в лагере? Наши девочки – те, над которыми издеваются, а мы тогда, получается, капо