Опаленные - стр. 19

Внезапно девушка зажимает ногами мою руку и несколько раз содрогается, не позволяя мне продолжить. Послушно замираю, глядя на нее; что делать дальше, я просто не знаю, а она держит мою руку, не позволяет убрать. Наконец ее глаза раскрываются. Они очень красивые, даже слова трудно подобрать, чтобы рассказать об этом. Наверное, рано или поздно научусь.

Вика выпускает меня, обнимает, а затем пытается соскользнуть вниз. Но я предпочитаю, чтобы она не делала что-либо против своего желания, поэтому останавливаю ее.

– Я просто хочу сделать тебе приятно, – объясняю ей. – Мне не надо ничего по необходимости или взамен.

– Какой же ты глупый, хоть и мужчина, – отвечает мне Вика, а потом…

Для меня будто бы выключается весь мир – остается только она и ее губы. Ощущения совсем не похожи на то, что произошло во время ритуала принятия самки. Они и острее, и как-то мягче, не чувствуется некоторой привычности, что ли. Хочется верить в то, что это делается именно для меня, а не потому, что так положено.

После… мы просто лежим в объятьях друг друга. Это очень необычное ощущение – будто мы стали единым целым, но не физически, а как-то иначе. Я совершенно не понимаю, что происходит, а вопроса, так ли у других, у меня просто не возникает. Наверное, это странно, но мне ничего менять не хочется.

Стоп, Вика назвала меня «мужчиной». Не самцом, не по имени, а мужчиной, но ей это слово знать совершенно неоткуда, оно из моих снов. Это значит, что и она видит такие же сны? Надо попробовать как-то поговорить об этом, но так, чтобы не привлечь внимания Диониса. Зеленый огонек на мониторе я вижу с кровати. Это означает, что наши действия одобрены. То есть если двигаться в том же направлении, то негативной реакции не будет.

Припоминаю то, что сказано в учебнике: «Самки, как и все животные, очень любят всякие игры». А ведь это выход. Если представить наши действия игрой, то Дионис, скорее всего, не отреагирует, и мы сможем спокойно поговорить, хотя бы обмениваясь информацией.

– Давай поиграем, – громко предлагаю я. – Мы будем придумывать сны, которые могут присниться, только пострашнее, и рассказывать их друг другу.

– Давай. – По-моему, Вика удивилась. Интересно, она поняла?

Этот сон опять был очень длинным, он, казалось, захватывал собой значительный промежуток времени. В этом сне я стала «фронтовой медсестрой», поначалу даже не поняв этого словосочетания, а потом оказалось не до понимания – нужно работать.

– Воронина! Еще раненые! – я сбиваюсь с ног, почти падая от усталости. Но, вспоминая тот, голодный сон, держусь, ведь нас так мало…

«Ранбольные» идут сплошным потоком, просто не хватает рук, да и сил. Нет времени ни поесть, ни даже в «уборную» сходить. А уборная – это деревянный домик с дыркой в полу. Новых терминов становится все больше, я чуть ли не захлебываюсь в них. Только закончишь с одним «ранбольным», прибывают новые. Кто своим ходом, кого привозят различные повозки – «телеги» и «машины».

«Фронтовой санбат» трудится днем и ночью, почти без роздыха. Падают с ног хирурги, засыпают на ходу медсестры, я едва успеваю что-то перехватить, сунуть в рот, и снова надо бежать. Сортировка ранбольных решает судьбы: кому жить, а кому… Кому нет. Есть те, кому невозможно помочь, но вот именно решать – это больно, невозможно больно.