Она под запретом - стр. 6

Хватит. Это просто невозможно.

Отодвинув стул, я встаю. Губы дрожат, двигать ими чудовищно сложно.

– Извините, я отойду в туалет.

Я успеваю поймать встревоженный взгляд Данила, перед тем как выскочить из-за стола. Меня раздирает от унижения, потерянности и чувства вины. Если бы было можно, я бы выбежала на улицу босиком и на этот кошмарный ужин, организованный в честь моего возвращения, точно бы не вернулась.

Что может быть хуже, чем стать причиной чужой перепалки и не иметь возможности вставить хоть слово? Мозг лихорадочно мечется. У меня есть деньги – те, которые присылал мне Пётр на карманные расходы. Их хватит на оплату услуг риэлтора и аренду квартиры, но дальше нужно будет справляться самой. На поиски работы тоже потребуется время, как и на то, чтобы получить первую зарплату. Страшно. Но бояться всё же приятнее, чем ощущать на себе клеймо приживалки.

Я кусаю губу, чтобы не расплакаться. Даже в день приезда он не мог вести себя нормально. Да, Арсений не обязан меня любить, но неужели по-человечески сложно хотя бы попытаться понять? Я совсем одна. У меня нет вообще никого: ни отца, ни мамы, ни дедушек с бабушками. Даже сейчас, когда так отчаянно хочется реветь, рядом нет никого, кто мог бы меня утешить.

Очутившись в туалете, я включаю кран и в оцепенении смотрю, как вода с журчанием убегает в хромированный слив. Надо быть благоразумнее. Сбегать сейчас совсем не вариант. Остальные не виноваты, что у Арсения пунктик насчёт меня. Но как досидеть до конца ужина и не вздрагивать каждый раз, когда он решит заговорить? Это одна из причин, почему я боюсь сводного брата: он слушает только себя. Что бы ни сказал Пётр, это не остановит его от того, чтобы и дальше подвергать меня череде унижений. Отчим прекрасно ко мне относится, но его старшему сыну я не конкурент.

– Надеюсь, ты не плачешь из-за того, что Арс решил остаться собой?

Я оборачиваюсь. В дверном проёме стоит Данил. На губах играет ободряющая улыбка, но глаза остаются серьёзными.

– Нет. Не планирую доставлять ему такого удовольствия.

– Вернёшься к столу? Луиза как раз заканчивает материться.

– Рыба слишком вкусная, чтобы её бросить, – я предпринимаю попытку улыбнуться. Не хочу выглядеть в его глазах слезливой истеричкой. – Мне просто хотелось перестать чувствовать себя просроченным товаром.

Я выключаю кран и, быстро оглядев своё отражение, иду к двери. Унижение понемногу стало сходить на нет, но потрясение никуда не ушло. Хотя сейчас именно оно не позволяет мне по-дурацки трепетать от того, что Данил пошёл за мной, чтобы утешить.

– За столом счёт три – один, – по мере моего приближения улыбка на его губах становится шире. – А ты такая высокая стала. Наденешь каблуки – будешь одного роста со мной.

– Не преувеличивай, а то я почувствую себя страусихой.

Я думала, мы вместе пойдём в гостиную, но Данил стоит на месте. Его взгляд странно скользит по моей щеке к подбородку, отчего меня бросает в жар, а в груди становится тесно и неуютно.

– Ты изменилась.

И тон его странный. Другой. Такого я ещё не слышала, и потому он производит на меня глубокое впечатление. Я тоже не могу пошевелиться и даже про то, что мне нельзя так долго разглядывать его лицо, забываю. Не вижу, а скорее чувствую, как Данил заносит руку, будто собираясь меня коснуться, и вздрагиваю от звука металлического голоса: