Она мне принадлежит - стр. 27

Уже согласна терпеть сталкерство Егорки Любавина, он хотя бы докучал мне не двадцать четыре на семь.

Опустила голову на подушку и сама не заметила, как задремала.

Не знаю, сколько прошло времени, но в этот раз я проснулась уже от поглаживаний. Приятное ощущение.

– Ммм, мам, чуть левее под лопаткой, – пробурчала в подушку, выгибаясь и подставляя спину под ласковые касания.

Странно, что мама молчала, но спросонья мозг включался в работу неохотно и лениво.

– А ты у нас кинестетик, оказывается, бельчонок, – прохрипел вдруг сверху мужской голос.

Застыла, а затем взвизгнула, ощущая, что всё это время Маратовская лапища покоилась на моей ягодице.

Подорвалась, вжимаясь лопатками в спинку дивана и выставляя подушку в качестве защитного орудия.

– К-как вы… Да вы… – выдыхала с сипением и смотрела на Архарова, как можно более грозно.

А вот он сидел напротив и улыбался, обводя меня своим нечитаемым взглядом. Совсем офигел, уже домогается до меня спящей.

– Вы что, извращенец? – выкатила претензию, прищуриваясь и впиваясь в него гневным взором.

– С чего это?

– Лапаете меня, пока я сплю. Да вы хоть знаете, как это называется?

– М? Просвети меня, краса. Я тут, понимаете ли, массаж ей делаю, извиняюсь, а она чем-то недовольна?

Глаза его насмешливо и дерзко блеснули, а я не нашлась с ответом. Он всё так ловко перевернул, выставив виноватой меня, что я открыла и снова закрыла рот, не придумав, что ему в итоге предъявить.

– Извращуга озабоченный.

Несмотря на собственное замешательство, сочла своим долгом обозвать его. Получила хотя бы моральное удовлетворение.

Вот только он ни капли не обиделся, а лишь улыбнулся, будто ему это также доставило удовольствие. Мазохист какой-то.

– Ладно, бельчонок, чего ты дуешься? Я не хотел тебя обидеть, – покаянно качнул головой, но я была непоколебима и полна решимости объявить ему бойкот.

– Ага, как же, – буркнула, отчего-то вступая с ним в разговор.

Сердце, наконец, перестало колотиться, как бешеное, и я протерла глаза, сбрасывая остатки оцепенения и сонного состояния. Встряхнула слегка головой, чтобы окончательно прийти в себя, и прижала к груди подушку. С ней я ощущала себя не так неуверенно в присутствии этого озабоченного бабуина.

– У тебя самое необычное имя, которое я когда-либо слышал. Ты же знаешь это, так чего обижаешься? Я просто тебя дразню, краса, уж очень приятно наблюдать за твоим румянцем.

Марат пожал плечами и слегка виновато дернул губами, но я не поверила ему ни на йоту. Уж больно он не был похож на человека, который способен извиняться. Явно пытается залезть мне в трусики любыми доступными способами, бесстыдник.

Поджала губы и встретилась с его глазами.

– У вас глаза зеленые, – пробормотала вслух. – А утром серые были.

– Они меняют цвет, – ответил мужчина, но голос его звучал с легкой хрипотцой и еще какой-то непонятной мне интонацией.

Между нами возникла вдруг неловкость, и я перевела взгляд на обои. Но всё равно не смогла сдержать любопытства и спросила.

– От чего?

– Потом расскажу.

Такой ответ меня не устроил, но затем Марат встал с дивана и потянулся, хрустя косточками.

– Старость – не радость? – съязвила, не удержалась.

– Хочешь проверить? Ты только скажи, я…

– Всегда готов, да, можете не повторять. Я все ваши словечки уже наизусть знаю.