Олимпийские игры - стр. 15

"Чушь какая-то получается, – подумал я. – Значит, чтобы попасть в вечность, нужно связать себя с памятью". Но память – это тоже ничто, всего лишь мираж в нашем возбужденном мозгу. Значит, чтобы раствориться в вечности, нужно проникнуть в ничто, погрузиться в свое прошлое. Но как же научиться с радостью думать о прошлом? Ведь и у меня оно было не таким уж радостным! Афина Паллада учит "притуплять свою остроту", это значит – не думать плохо о прошлом. Но прошлое живет в нас, мы все сами состоим из прошлого.

Дорога бежит по берегу Эгейского моря, сколько на пляжах людей, они отдыхают и купаются, лентяи, баловни судьбы. Как я всегда завидовал богатым людям, которые красиво одеваются, имеют много дорогих вещей. Им не нужно думать о заработке, трудиться ради хлеба насущного. Сытые и довольные, они греют свои животы под палящим южным солнцем и думают только об удовольствиях. Что-то я рассердился. И бежать сразу становится труднее. Разве можно так себя распускать? На свете много неудачников и простых людей, у которых мало шансов построить свое прекрасное будущее. Поэтому овладеть наукой "притупления своей остроты" не всем удается. Но мне нужно, во что бы то ни стало, овладеть этим искусством, как учила меня Афина Паллада…

Беговая дорожка пролегает по широкому полю. Впереди нас змейкой вытянулась вереница бегущих марафонцев. Они вспотели и тяжело дышат. Всех их влечет вперед одна цель: прийти к финишу первыми. В этот момент я замечаю в придорожной канаве резвящуюся парочку. Кентавр, приставив ладонь козырьком ко лбу, всматривается, а затем восклицает:

– Так это же наш славный Гермес. Что он здесь делает?

– Мне кажется, что он занимается любовью с женщиной, – с улыбкой замечаю я.

– Я, конечно, против женщин ничего не имею, – говорит мой четвероногий бегун. – Но я думаю, что это уже слишком. В канаве, у всех на виду. Неужели он не мог найти более подходящего места? Я бы отвел ее в кусты.

– Но вы же сказали, что мы должны убегать от женщин без оглядки.

– Да, я это сказал. Но это не значит, что я имею что-то против интимных отношений с ними.

– Как же все это нужно понимать? – спрашиваю я.

– Я говорил о том, что мужчины не могут сравняться с женщинами. Женщины своим совершенством постоянно напоминают нам, мужчинам, о наших изъянах: ущербности и беспомощности. Я думаю, что Бог сотворил вначале женщину, а потом женщина создала мужчину для своих нужд. Поэтому подсознательно мы никак не можем простить ей такого. Будучи одинокими по своей природе, мы стараемся с ними примириться, однако наши понимания совместного общежития диаметрально противоположны. Мы хотим управлять в семье, но природа распорядилась иначе. Поэтому, вероятно, рушатся так просто наши семьи и государства, а мы сами обречены на вечное одиночество.

Пробегая мимо места, где Гермес скакал на своей пассии, кентавр крикнул в его сторону:

– Приветствую тебя, сторукий небожитель. И получил ответное приветствие из канавы:

– Рад тебя видеть, четвероногий конь. Мы бежали дальше.

Должно быть, пройдена уже половина пути. Впереди нас еще человек двадцать растянулись на километр. Андрей где-то среди них. Вот из-за поворота открывается вид на гору, очень похожую на Олимп. Это там, по-видимому, собираются вечные боги в сверкающей обители царя Зевса-громовержца на вершине, обласканной теплыми ветрами Эгейского моря. Вероятно, туда и лежит мой путь. Но до нее так далеко. Надо еще "освободиться от свой разделённости", как предупреждала меня Афина Паллада. А это самая трудная задача, потому что нужно сделать огромное усилие над собой, чтобы избавиться от своей ущербности. Для этого нужно напрячь все усилия.