Оленные люди - стр. 39
Он довольно сносно говорил по-русски. В молодые и зрелые годы, около двадцати лет, состоял каюром в геологоразведочных партиях, потому общение с русскими не прошло даром.
Рыжебородый, усмехнувшись, высоко поднял над головой обе бутылки, прозрачная жидкость заискрилась при свете солнца. Старик торопливо покопался в кармане старого пиджака и вытащил деньги. Он покосился в обе стороны, словно боясь, что кто-то раньше него выкупит водку.
– Зачем они мне, старик? У меня этих бумажек, знаешь, сколько? – рыжебородый с брезгливой гримасой взглянул на помятые купюры в крючковатых пальцах старика. – Давай панты, тогда водка твоя, старик.
– Панты?! – хрипло переспросил Гаврила, и во рту у него пересохло. – Их нет у меня. Знал бы, что прилетите, припас бы, сберег…
– Тогда все, разговор окончен. Поди вон… Положи, Славка, обратно, – он вернул обе бутылки длинноволосому.
Остальные оленеводы стояли поодаль и следили за тем, как торгуется Гаврила. У него был явно растерянный вид.
– У меня мало пантов… – старик судорожно протянул обе руки, будто пытаясь вернуть уплывающие бутылки.
– А ты хитер, старик, как я смотрю. Все-таки есть панты? – голубые глаза небесного гостя оживились.
– Всего-то несколько штук у меня.
– Свежие?
– Совсем свежие.
– Отдай ему, Игорек, бутылку, – сказал напарнику длинноволосый Славка, – увидишь, сейчас все сюда кинутся.
– Ладно, старик, бери пузырь и тащи сюда панты. А денежки спрячь.
Гаврила обеими руками схватил бутылку и побежал к своей палатке.
Отакчан, продолжая наблюдать за Гаврилой и пришельцами, нахмурился: «За пантами прилетели. Люди голову потеряли из-за них. В последнее время то-то зачастили вертолеты. Вон мои сородичи как заволновались. Сегодня им не до оленей. Однако я поеду подальше от этого бардака. Покараулю оленей. Все равно не дадут мне спокойно поспать. Не пойму никак, что происходит на свете. Жалко вот этих, Гаврилу, детей. Никому нет дела до них. Раньше при прежней власти заботились, а теперь вот обдирают водкой. Все напьются до одури. Что за такая привычка, а? Я сам тоже, бывает, пропускаю эту жгучую воду, но не опускаюсь, как мои сородичи. Знаю свой предел, потому, если пью, то редко. Так-то лучше. Нет, поеду к оленям. Мало ли что, вдруг волки…» Старик, слегка прихрамывая, подошел к учагу, такому же старому, как он сам, слегка потрепал его по холке и положил седло, обветшалое, залатанное, подтянул поперек ремень. Старый олень, словно понимая беспокойство хозяина, потерся мордой об руки старика. Отакчан взял палку и пошел прочь, ведя учага. Никто на него не обратил внимания. Из-за темных, сумрачных островерхих скал поднимались кудлатые багровые облака…
– Есть желающие промочить горло? – рыжебородый поднял над головой целый ящик водки.
Оленеводы молча переглядывались, но никто не решался шагнуть первым.
– Ну, у нас время – золото, – рыжебородый был в недоумении от пассивности людей.
Командир вертолета выглянул через боковое стекло и коротко бросил:
– Кончай, Игорь. Похоже, тут поживиться нечем.
– Подожди, дорогой, малость потерпи. Вон и старик спешит.
К вертолету, запыхавшись, подбежал Гаврила. В руках он держал свежеспиленные панты. Они кровоточили.
– Во дает! Он же срубил рога у моих оленей! – воскликнул Виктор, вытаращив глаза.
Возле палатки Гаврилы три верховых оленя, на которых Виктор собирался поехать в горы на охоту, мотали комолыми головами. Всего несколько минут назад эти ездовые олени еще были с рогами, а теперь же, обезроженные, они выглядели жалкими, малорослыми. Гаврила отнял у верховых рога, для него это привычное дело. Он без слов сунул рыжебородому еще теплые панты. Тот заулыбался.