Оленные люди - стр. 37

– Грустная у тебя история, как смотрю. Ни работы, ни образования, как думаешь дальше-то жить? – у деда голос явно смягчился.

Ему в самом деле жалко стало Прокопия. Вспомнил, как радовался друг Сэмэкэ, когда родился его первенец. Жизнь не сложилась у бедного. Куда катится жизнь-то?..

– Поверь мне, абага, построю дом и тебе, – голос у Прокопия уверенный. То ли не понял последних слов деда, то ли нарочно пропустил их мимо ушей.

Отакчан тихо засмеялся:

– Ну обрадовал. Наступит срок, значит, умру в избе. И на том свете тебя буду благословлять. Скажи только честно, Порпукай, как ты деньги делаешь?

– Панты собираю. Теперь это очень выгодный товар.

– Я слышал об этом…

– Мы объезжаем стада и собираем у оленеводов панты, – воодушевился Прокопий, чуя, как дед заинтересовался его бизнесом.

– А панты эти куда деваете потом?

– В город переправляем. Друзья прилетают на вертолете и забирают панты.

– За это друзья ваши дают деньги?

– Должны платить, договор заключили. Панты продадут иностранцам, а затем рассчитаются и с нами.

– Ты уверен в этом?

– А как же! Конечно, уверен.

– А друг-то дурной однако, не одурачит? – вдруг охрипшим голосом спросил старик.

– Я верю ему, не обманет. Добрый парень.

Отакчану вдруг стало тягостно слушать бред парня. Он нагнулся и уставился в пол, не желая больше слушать ни о чем.

– Что с тобой, Ота? – Сэмэкэ встревоженно поднялся со стула и неодобрительно покосился на сына: – Из-за тебя, дурак, человеку плохо стало.

– А что я такого сказал? Разве я оскорбил тебя, абага?

– Ты не виноват, Порпукай. Только я сомневаюсь: с теми ли людьми ты задумал, как ты говоришь, деньги делать? Оставишь однако нас без оленей с помощью таких друзей.

– Поверь мне, абага, все будет хорошо. Вот увидишь.

– Оставь этого балбеса в покое, Ота. Он не мальчик, пусть дружит с тем нючи-русским.

Не обращая внимания на слова Сэмэкэ, Отакчан спросил:

– А своим-то сородичам, Порпукай, за их панты чем заплатишь?

– Рассчитаюсь с ними, когда прилетят мои друзья. Список составляю. Они обещали много водки привезти. Оленеводы обрадуются. И ты, абага, давай мне панты, так я и тебе водки дам…

Оленеводы сидели в палатке и пили чай, когда старик Гаврила вдруг встрепенулся, перестал жевать. Разинув рот, повернулся вполоборота к задней стенке палатки. Узкие глаза его перестали мигать, а оттопыренные уши словно прижались к голове. Видя это, Байбал и Виктор разом умолкли и тоже прислушались.

– Слышите? – Гаврила, не меняя позы, поднял над головой правую руку.

Где-то далеко-далеко слышался глухой рокочущий звук.

– Вертолет! – разом воскликнули парни.

– Говорил же я, что прилетит! А вы не верили! – торжествующе сказал Гаврила и оскалился в беззвучном смехе.

Молодые оленеводы молча переглянулись. Байбал озорно блеснул глазами и выпалил:

– Ты, отец, даже ночами ждал его.

– Не болтай, Байбал, – замешкался старик и покосился на сына. – Какой вертолет ночью прилетит? В темноте-то…

– Да ты всю ночь бормотал о вертолете! – заступился за Байбала Виктор.

– Тэт![27] Нормальный мужик ночью только женщину ждет, – не моргнув глазом, парировал старик и пристально посмотрел на молодых людей.

Парни прыснули, будто на горячую печку выплеснулась холодная вода. Старик с серьезным видом встал и переступил через разостланную на земле потертую скатерть, на которой лежали ломтики лепешки, куски вареного мяса и дымились паром кружки с чаем, и вышел из палатки. Виктор с Байбалом последовали за ним.