Око Марены - стр. 62
А наутро к ним прискакал взмыленный гонец с вестью о том, что пришла пора менять деревянные мечи на железные – враг идет. Очевидно, гонцов было много и весточку они довезли до всех одновременно, так что на дороге к Ожску сотня Любима встретилась еще с пятью или шестью такими же, а когда град остался за спиной, то их рать и вовсе увеличилась чуть ли не вдвое.
Едва миновали Козарь, как пешцев догнала конная дружина, следующая из Рязани, а вместе с нею влился в их пешие ряды еще и диковинный народ. Таких Любим ранее никогда не видел. Светловолосые, высокие, статные, а говорят так, что ничего не понять, – ну явно из иных земель. Опять же и вооружены они были по большей части не мечами, а оскордами, да и бронь на них смотрелась куда богаче, сплошь железо. Пешей же рати выдали лишь мечи с копьями, щиты, да еще железные шапки для тех, кому стоять впереди. Бронь же – ох не зря трудились ратники по вечерам с иголками да нитками – досталась только десятникам.
Шли быстро. Выходили еще до рассвета, а останавливались на ночлег уже затемно. Однако были и костры, и непременная горячая каша перед сном, так что особо не мерзли. Едва же стали приближаться к Ольгову, как одна половина рати ход замедлила, зато другая, в коей оказался и Любим, вместе с половиной конной дружины и северянами подалась куда-то в обход, время от времени вовсе переходя на бег.
Оно, конечно, Любиму было уже не привыкать, за последние пару месяцев довелось побегать о-го-го сколько, только стало чудно – почему и куда они торопятся прочь от вражьего войска. Лишь когда достигли опушки леса и всем объявили долгожданный отдых, Пелей все разъяснил. Оказывается, бежали они не прочь, а обходили врага, дабы перекрыть ему обратный путь домой.
Наутро же, после того как все на славу выспались, довелось им и самолично повидать этого врага. Тот поначалу пошел было прямо на них, но затем в нерешительности остановился. Любим даже малость расстроился от того, что неприятель достался им какой-то несерьезный и вовсе не страшный. К тому ж сразу видно – не учили их так, как Любима и прочих. С виду поглядеть – не рать пешая, а толпа толпой, разве что с копьями да с мечами, да и то не у всех. Кто с косой, кто с вилами – смех, да и только. Глядя на них, усмехнулся даже угрюмый Позвизд, заметив, что если овце засунуть в рот клыки, то от этого она мясо есть все равно не научится.
Затем вступили в дело барабаны. У Любима вся учеба под них прошла, и что означает каждый бой, он, как и прочие, знал назубок. Вот и тут не растерялся, мигом отыскав свое место в тесном строю. Он – первошереножник, стало быть, его удел – орудовать дедовым мечом, а тем, что позади него, шуровать копьями.
Попробовал кто-то затянуть дрожащим голосом песню, чтоб ободрить самого себя перед битвой, но непривычно хмурый и серьезный Пелей так зыркнул своими глазищами, что певец вмиг осекся. И вновь наступила тишина, нарушаемая лишь нескончаемой мерной барабанной дробью.
Глядь, а перед каждой полусотней старшие забегали. Глядь, и Пелей перед своими тут как тут. Слово свое обсказал, как дальше им быть, что делать, да как чужая рать примется себя вести. Даже барабаны, пока их полусотник говорил, и то, казалось, стали гораздо тише стучать. Договорил Пелей и, обнажив свой меч, сызнова в строй нырнул, встав вместе с прочими в самом первом ряду.