Океан безмолвия - стр. 33

Вот тогда-то я и теряю самообладание. Ничего не могу с собой поделать. Ведь я и так чувствую себя дерьмово, вид у меня идиотский, злость разбирает на саму себя, на Дрю, на чертова Джоша Беннетта, на напитки, имевшие обманчивый вкус вишневого «Кулэйда». Все нелепости сложившейся ситуации разом обрушиваются на меня, и я разражаюсь смехом. Пусть это и не настоящий смех. Пусть это всего лишь истеричное кудахтанье очень неуравновешенной девчонки, но мне плевать, потому что сейчас я балдею от собственного смеха и сдержать его никак не могу, даже если бы попыталась. Улыбка сходит с его лица. Переползает на мое лицо. А ему передается мое смятение. Он смотрит на меня как на чокнутую. Пожалуй, я его и впрямь удивила. Победа за тобой, Джош Беннетт. Ты ее заслужил.

Но вот мой истеричный смех стихает. Джош забирает у меня пропитанное водкой полотенце и уходит на кухню. И я впервые с тех пор, как продрала глаза, внимательно рассматриваю комнату. Обстановка простая. Современных вещей почти нет. Почти все, за исключением дивана, сделано из дерева, что меня не должно удивлять. Мебель разномастная. Не думаю, что в этой комнате найдется хотя бы два предмета обстановки из одного гарнитура. Каждый предмет – это особый стиль, особый вид древесины, особая отделка. Должно быть, есть и мебель его работы.

Самое интересное: здесь целых три журнальных столика. Тот, что перед диваном, на котором я сижу, ничего особенного собой не представляет. Прямые кромки, неказистый, полировка столешницы протирается – там, где много лет ставили бокалы без подставок. Наверно, этот столик был бы здесь на своем месте, если бы не два других у противоположной стены – далеко не простенькие, из другого мира. Я подхожу к ним, чтобы получше рассмотреть. Это даже не журнальные столики в традиционном смысле слова, но я не знаю, как их еще назвать. На вид старинные. Изысканно украшенные, но в то же время сдержанные по стилю. Совершенно непонятно, почему их запихнули, так бесцеремонно, к стене в дальнем конце комнаты. Я опускаюсь на колени и вожу пальцами по изогнутым ножкам ближайшего ко мне стола, но потом слышу шаги Джоша и поспешно возвращаюсь на диван. Не хочу, чтобы он подумал, что я… Подумал, что я что? Поглаживаю его мебель? Не знаю. Я просто не хочу, чтобы он что-нибудь подумал.

Джош вернулся с кухни с огромной пластиковой больничной кружкой. Дома у меня таких целая коллекция. Моя – белая с бирюзовым тиснением. Та, что у него, – красно-белая. Он протягивает мне кружку.

– Вода. – Я скептически смотрю на него. – На этот раз правда вода. Клянусь.

Мне удается выпить всю кружку и еще таблетку ибупрофена, которую он мне тоже дал. Потом он забирает у меня кружку, молча, снова идет на кухню, опять приносит воду. Заставляет меня выпить и вторую кружку. Я, конечно, не в восторге. Мне бы свалить отсюда поскорей. Выгляжу я хреново, чувствую себя хреново и понятия не имею, какое продолжение все это получит в понедельник. Но об этом я подумаю позже, когда голова перестанет раскалываться и я не буду сидеть на диване Беннетта.

Я встаю, собираясь уйти, оглядываю себя, думаю, как бы спросить – и стоит ли спрашивать.

– На полу в ванной. – Джош улыбается и смотрит на ковер, а не на меня, когда говорит это. – Он тебя чем-то очень разозлил. Ты содрала его из-под рубашки, через рукав, одним резким движением и швырнула в другой конец комнаты. Потрясающее зрелище. – Чудесно. Вчерашний ужин, обугленные остатки собственного достоинства и, как выясняется, нижнее белье. Что еще я оставила на полу в ванной Джоша Беннетта? Что интересно, сгорая от стыда, я, как ни странно, отмечаю, что он ни разу не произнес слово «бюстгальтер».