Окаянные гастроли - стр. 21

– Он сегодня не придет. Это наша Нина Чайка. Постели ей в гостевой комнате.

– Пфф, сам стели.

Пока он хлопотал с постельным бельем, надувал простыню как парус и рассказывал, что скоро волшебная ладья унесет их к неведомым берегам Екатеринодара, Шурочка так и стояла молча, прижав к груди целлофановый пакет со всем своим имуществом. Той ночью она до самого утра пролежала без сна, свернувшись в маленький, никому не нужный комочек. Чувствовала табачный запах. Наблюдала, как предметы в комнате ближе к рассвету становятся более отчетливыми. Вслушивалась в ломкую тишину спальни Григория Павловича.

Люди месили ногами грязь и ходили согнувшись, потому что на плечах у них лежали тучи. В воздухе стояла колючая мокрая взвесь. Прачка Пелагея поставила корзину с бельем в жижу на берегу. Самым сложным в такие дни было приступить к стирке – руки ломило только в самом начале. Потом они, правда, слушались плоховато, зато переставали чувствовать холод. Сегодня праздник – у прачки выходной. Значит, она могла наконец-то перестирать белье для собственной семьи.

На реке Карасун ни души. Другие прачки в долгожданный выходной отдыхали дома: готовили еду на всю неделю, убирались, латали детям одежду. Пелагея вытащила из корзины пропитавшуюся уличной влагой, задеревеневшую рубаху мужа и бросила ее в черную воду. Раздался едва слышный хруст – сломалась тонкая ледяная корочка. Прачка решительно окунула рубаху под воду – руки обожгло холодом – и вытащила из реки.

Тогда только Пелагея заметила, что рубаха в крови. Сердце бешено заколотилось – супружник что-то натворил, и явно ужасное. Черное кровавое пятно стремительно расползалось. Прачка повертела рубаху и поняла, что кровь-то ее собственная – хлещет прямо из правой руки, на которой отсутствовали теперь два пальца – мизинец и безымянный.

Пелагея уронила рубаху в жижу и собралась вопить, но голос не послушался – вырвались невнятные хрипы. Она хотела бежать домой, прочь от проклятой реки, но ноги вязли в грязи. Тут и рука очнулась: в нее ворвалась боль, запульсировала, загорелась. Пелагея упала на колени в жижу и зарыдала.

Голос вернулся, и на него прибежал казак. «Что случилось, бабонька?» – спросил он, поднимая Пелагею. «Утопленник вылез из реки и откусил мне пальцы, будь проклят Карасун!» – рыдала она, показывая то место, где стирала. Казак вытащил пику и ударил в реку так, будто она была живой. Под водой что-то лязгнуло.

В тот же день, суеверно крестясь, екатеринодарцы вытащили из реки покойника – утонувшего казака прямо на коне и с пикой в руках, о которую и отхватила два пальца Пелагея. Глаза его были выпучены, а щеки на раздувшемся сером лице объели рыбы.

Это случилось полвека назад. Но утопленники не были новостью для реки Карасун. Здесь захлебывались самоубийцы, сюда падали и тонули неосторожные рыбаки или пьяницы одинокой ночью, в мутные воды сбрасывали жертв разбойники. Покойники населяли дно проклятого места.

Только три года назад, в 1910-м, реку засыпали и устроили на ней улицу, по которой гастролирующая труппа актеров направлялась теперь от вокзала в Городской сад Екатеринодара. Южный город уже накрыла ночь. Луна через пару дней обещала стать полной и светила ярко. Шурочка жадно вдыхала теплый пахучий воздух после нескольких суток в душном вагоне третьего класса. Но зловещая история о засыпанной реке Карасун, которую рассказала Калерия, неприятно тревожила ее. Хотелось добраться до гостиницы без волнений и приключений.