Охотники за пламенем - стр. 49
Убить, уничтожить. Просьба, которая изгнала логику из разума Насира.
– Но ведь волшебство… – попытался он.
– Я спрашивал твоё мнение? – перебил султан.
Насир был для Гамека лишь мальчиком на побегушках. Вряд ли султан стал бы рассказывать ему о собственных планах. Сын, по его мнению, не заслуживал большего.
Но как? Как Охотник может обладать волшебными силами, если волшебства в Аравии не существует? Если известно, что призываемое Гамеком пламя рождено давно запрещённой магией крови. Никто в Деменхуре – самом нравственном халифате – не касался её и не мог коснуться.
Это означало, что исчезновение волшебства имело более веские причины.
– Ведьма меня обманула, – продолжил султан. – Нельзя, чтобы книга попала ей в руки. Если мои предположения ошибочны, а Охотник – не более чем целеустремлённый юноша, не медли с решением.
«Не медли с решением». Невинная формулировка, подразумевающая «убить и покончить с этим».
– Ты меня понял?
Насир кивнул. Султану было неважно, согласен он или нет.
– Но почему я? Почему не солдаты?
Возможно, Насир и считался единственным, кто безмолвно выполнял приказы султана, но как можно было ожидать от него успеха на острове, с которого не вернулись даже Сёстры Забвения?
– Ты – лишь стратегический вариант. Мы имеем дело с ненадёжной ведьмой, а не со смертным соперником.
«Действительно, ненадёжной».
Насир, подумав о занавесках цвета слоновой кости, усомнился, что султан спит в той кровати.
– А если я откажусь? – Слова сорвались с губ прежде, чем он успел их остановить.
– Тогда служанка потеряет ещё несколько частей, – незамедлительно гаркнул султан. – Ещё есть варианты в виде мальчишки с Дар аль-Фавды и сына Хайтама. Идеи у меня всегда найдутся, ибо ты любишь брать под опеку больные души. Думаешь, я слеп? Ты слаб. Жалок. И, пока ты не убьёшь гноящуюся в сердце тошнотворную мягкость, ты никогда не будешь достоин зваться моим сыном.
Гнусные слова отца эхом отдавались в тишине.
Были времена, когда Насир был достойным сыном, а султан – человеком, которого он называл Бабой. Казалось, в душе Гамека таилось что-то, что разрушало близкого и любимого Насиром человека. Он бы сделал всё, что угодно, лишь бы мельком увидеть в глазах отца прежний блеск. Хотя бы лёгкий намёк на признательность.
Стал бы убивать без морали. Без сожаления. Превратился бы в бесчувственного монстра.
В комнату вбежала служанка. Насир, услышав шорох платья, не оборачиваясь, понял, кто именно. Она. Султан пристально глядел на сына, поэтому Насир, собрав волю в кулак, принял равнодушный вид.
Кульсум скользнула вперёд, поставила перед султаном блюдо с фруктами. Присела рядом, прижав подбородок к груди, тихая и выжидающая. Чувства Насира сразил сладкий аромат жасмина. Он вспомнил нежность её кожи. Боль.
Гамек глянул на поднос с серебряными чашами, как будто они появились сами по себе. Единственным подтверждением, что он помнил о присутствии служанки, стал приказ убираться прочь.
Насир не смотрел на Кульсум, хотя каждый миллиметр тела умолял об обратном. В мисках были разложены фрукты, тонко нарезанные и рассортированные по цветам. Они только что прибыли из Пелузии, единственного халифата с плодородной почвой.
Султан ел. Забрасывал в рот виноградину за виноградиной, пока сын Хайтама дрожал от голода. Пока слуга облизывал грязные пальцы, а дети падали со спин верблюдов. Пока Аравия страдала.