Охотники за новостями - стр. 4
Но его гвардейцы напрасно покидают казарму, сражение окончено, мы в коридоре.
Город купался в осеннем солнечном золоте. С облетевших платанов доносилось многоголосное пение птиц, которые распелись так пронзительно, словно осушили немало стаканов кахетинского.
Женщины-езидки в очень ярких и блестящих юбках до пят и колхозных косынках шуршали большими мётлами сметая с асфальта осеннюю листву. Легкомысленный тбилисский ветерок путался у них под ногами, ворошил листья платанов, сдувал их обратно к обочине. Метла из сухих веток гналась за ними, сгоняла обратно в кучу, шершавила, тёрлась об асфальт.
Женщина помогала себе сминать листья в кучу ногами, давила на ворох подошвой, затем прижав черенок локтем к боку, стряхивала рукавицу, извлекала из кармана спичечный коробок и подносила горящую спичку. Попавшие в западню, зажатые между метлой и ботинком листья крошились, грустно шуршали и нехотя загорались. К небу поднимался белый горьковатый дымок, уносящий с собой остатки лета и в птичьем пении появлялась щемящая душу печальная нотка.
Черенок приходил в движение, метла оживала и с шуршанием, словно нашёптывая: «не уйдёшшшь, не уйдёшшшь» гналась за другими листьями, которые трепал ветерок. Листья вращались, замирали словно дразня метлу, и опять разлетались в стороны, в тот самый момент, когда казалось, что она их настигла. Целые, ещё не измочаленные об асфальт, не попавшие под подмётки и каблуки демисезонных ботинок, с узорчатыми краями, ярко-красные, зеленые и жёлтые, иссохшие, напоминающие кальку натянутую на разветления жилок.
Какой-то карапуз радостно смеялся и топал, наступая, на скользящие по тротуару листья, ему нравилось, как они хрустят и этого было достаточно для счастья. Стройная женщина в светлом плаще дёрнула его за руку призывая к порядку, они остановились у газетного киоска и мы услышали, как женщина по русски сказала продавцу: – «Дайте пожалуйста „Зарю Востока“, А „Мурзилка“ у вас есть? Перестали получать? Как жаль…»
Мы прошли и её голос затерялся, смешался с обрывками других разговоров несущихся со всех сторон, растворился в шопоте метлы, сигнале автомобиля, милицейском свистке, ворчании английского бульдога, которого вёл на поводке пожилой мужчина в сером плаще и фетровой шляпе с узкими полями приподнятыми сзади.
Светофор открыл свой жёлтый глаз, заскрипели покрышки останавливающихся автомобилей, один из них напротив увеличил скорость, торопясь проскочить, но опоздал, и с оглушительным стуком ударил в переднее крыло выехавший на перекрёсток перпендикулярно его движению «Москвич», для которого загорелся зелёный.
Народ на мгновение замер и в наступившей тишине неожиданно громко прозвучал хриплый прокуренный голос высушенного, как вобла временем и часто растворяемыми в вине невзгодами, чистильщика обуви, который ради проишествия перестал полировать щётками пару чёрных ботинок модного тогда фасона «Инспектор», и приподнялся с ящика, на котором сидел: «Ва то э синч катарвец то!».
В следующее мгновение дверь одного автомобиля открылась и виновник аварии выскочил наружу. Он был перепуган тем, что натворил, запаниковал, заметался… и неожиданно для всех бросился удирать, пересекая улицу по диагонали, но пробежав несколько метров опомнился, нарочито захромал, чтобы вызвать к себе сочуствие, описал плавную дугу и вернулся на место проишествия, сделав вид, что предпринял этот манёвр, исключительно для того, чтобы размять пострадавшую ногу.