Огонь наших сердец - стр. 43
Полки Лены сияли чистой. Ни трусов, ни носков, ни пижам – ничего. Пуховики, правда, на месте, как и зимняя обувь. Летнее и домашнее забрано всё подчистую.
Понятно, уехала к родителям, как и грозилась, если драгоценный муж не одумается. Муж не одумался, наоборот, пробыл в лесу дольше положенного, ещё и студентку оприходовал. Не муж, а бриллиант! Сам бы за себя пошёл, если бы можно было.
Пашка упал на диван, вытянулся. Хорошо-то как, господи! Растянулся на чистом, одет в чистое, вокруг пахло домом, человеческим жильём. Мошкара не лезла в лицо, гнус не жужжал бесконечно, надоедливо, надрывно, не чирикали оголтело птицы. Райские звуки с улицы – детские крики, лай собаки, сигнала автомобилей.
Набрал номер Лены, ожидаемо не взяла трубку. Нужно ехать, мириться, вымаливать прощение за скотское поведение, за работу свою мерзкую, за характер упрямый, за всё хорошее разом.
Цветы купить, розы обязательно, непременно красные, что-нибудь сладкое. Ленка у него из разряда вечно худеющих, но от сладенького под уговоры мужа, что вовсе она не толстая, не отказывалась. Тем более, правда ведь, не толстая. Не тонкая и звонкая девятнадцатилетняя студентка, но лишнего нет и грамма.
Торт, например, взять в соседней кондитерской… Впрочем, похоже, у Кононова появилась аллергия, уж лучше селёдка под шубой из гастрономии, чем любые кондитерские изделия. Пашка, как вспоминал ту коробку, бант красный, торт, вздёрнуться хотелось.
На дорожку решил зайти в туалет, дело-то житейское. В пробке встанешь, припрёт, придётся в бутылку нужду справлять на удивление автолюбителей в соседних машинах.
Зашёл. Замер. С минуту смотрел в оцепенении на поднятый стульчак унитаза. Поднятый, сука, стульчак.
Сколько себя помнил Пашка, мать его гоняла за стульчак, который должен быть опущен, должен быть опущен, должен быть опущен. Должен. Быть. Опущен! Позже инициативу перехватила жена, могла среди ночи разбудить, заставить встать, идти приводить помещение в надлежащий вид.
Теперь-то он во сне опустит и стульчак, и крышку. Лене давно не приходилось выговаривать ему за косяк, и вот – картина Репина «Приплыли». Говорят, такой картины не было и нет*, а вот грёбанный стульчак существовал, смотрел на Кононова со всей возможной наглостью и усмехался.
Пашка развернулся, вернулся на диван, включил телевизор и залип на сериале про несчастную любовь по местному телевидению. Проникся, сопереживал, волновался. Скажите, пожалуйста, какие страсти научились снимать.
Ближе к ночи достал заначку, пятилетний коньяк, выудил глазированный сырок из холодильника, поужинал, чем бог послал.
Покрутил в руках телефон, отбросил, потом взял в руки, не думая написал: «Спишь?»
*Картины Репина «Приплыли» не существует. В 1930 году рядом с картинами Репина было представлено полотно Льва Григорьевича Соловьёва «Монахи (Не туда заехали)», произошла путаница. Благодаря этому и пошло выражение: «Картина Репина «Приплыли».