Одинокая сосна - стр. 21

А ведь он и вправду искренне и в чём-то даже эгоистично полагал, что первым отправится в мир иной – или что там ждёт после смерти. Иногда усмешки судьбы особенно горьки.

Хоть Игорь и Настя прожили вместе все годы душа в душу, но, разумеется, небольшие конфликты у них всё же бывали. По разным причинам, в том числе и по совершенно неважным и глупым, на которые и вовсе не стоило тратить столь на самом деле драгоценное время – жаль, что понимание этого приходит лишь со временем. Зачастую и вовсе слишком поздно. Но никогда ни одна ссора не доходила до рукоприкладства. Никогда и ни с чьей стороны. Да и даже совсем изредка повышался тон голоса – о чём впоследствии кричавший жалел и обязательно со всей искренностью просил прощения. Оба они, несмотря на взрывные характеры, – с которыми боролись ради друг друга, – всегда старались как можно скорее помириться. Но за ту глупую шутку про патологоанатома Настя кричала так сильно и громко, что сорвала голос. И потом ещё два дня если и разговаривала с Игорем, то односложными ответами и короткими фразами.

Вот и теперь с этим чёртовым кашлем наверняка Настя уговаривала бы Игоря записаться к первому свободному терапевту… Игорь сидел на кресле-качалке и вспоминал, как на первые попытки отвечал просто, что само пройдёт или что пройдёт какой-нибудь стандартный курс а-ля помазать или попить витаминки. Затем отшучивался. А после раза десятого начинал раздражаться внутри, изо всех сил стараясь сохранять внешнее спокойствие.

Зачем я злился. Как не понимал, что по-настоящему важно лишь то, что есть на кого злиться…

Игорь вновь закашлялся. Во рту почувствовался слабый привкус крови. Чуи приподнял голову и взглянул на хозяина укоризненно.

– Ладно. Прямо сейчас запишусь к врачу. Тогда будешь доволен?

В ответ йоркширский терьер улёгся обратно, свернувшись калачиком, и, громко вздохнув, вновь сонно засопел.

Его сознание словно отключилось. Нет, он прекрасно осознавал, кто он и где находится. Понимал, кто на него кричит и почему. Даже вскользь до него доходила суть всех тех фраз и предложений, что как из пулемёта с басистым стрёкотом и рёвом вырывались из широкого рта человека, одетого в строгий костюм неизменно чёрного цвета. Хоть и, признаться, ему было безмерно сложно сохранять напущенный на себя серьёзный и частично даже испуганный вид. «Если перед тобой большой по важности человек, то самой главное сострой заискивающий взгляд, в котором должны читаться уважение и страх», – так советовала ему мать с самого детства. Под «большой по важности» при этом она имела ввиду практически любого, кто имел хотя бы толику власти: будь то учитель, сотрудник паспортного стола, директор какой-нибудь конторы или хотя бы сотрудник почты. Она всегда перед всеми заискивала, из-за чего ему, особенно в подростковом возрасте, становилось за мать стыдно. А теперь вот он сам… стоит и, напуская на себя тот самый вид, который так ненавидел. И позволяет этому раскрасневшемуся мужчине, едва помещавшемуся за столом – оплывшему жиром столь сильно, что его пиджак неизменно расстегнут, а галстук болтается из стороны в стороны в такт колышущимся щекам, – орать на себя нечеловеческим голосом. Несмотря на то, что смог много достичь, обеспечить семью высоким уровнем жизни. Что ж, ради них он и должен терпеть и не сломаться. Лишь бы этот чёртов хохот, застрявший где-то в основании горла, не вырвался наружу.