Одиночное плавание - стр. 54
– У меня своя есть… Знаю я вас. Утром в море уйдете – и плакала Саша, как лес вырубали.
– Да куда ж мы в море без командирского перископа уйдем? Мы же его выгружаем!
– А у вас второй есть… Зенитный. Чукча все знает. Чукча юколу любит. Чукче до утра стоять. Чукча кушать хочет.
Я с тоской смотрю на круглые корабельные часы над Антиповской головой – циклон приближается…
Наверное, я бы так и остался сидеть с матросами в казарме, не улыбнись Фортуна еще раз (который за вечер?!): навстречу нас с Васильчиковым валко вышагивает наш баталер вещевой мичман Верещагин. Идет в обнимку с двумя банками «золотых рыбок».
– Елистратыч, одолжи одну до завтра!
Царственный жест и вот уже одна из жестянок уже поблескивает на столе дежурного. А дальше все как в сказке. Миша звонит в кубрик, крановщик садится за рычаги, стрела крана вытаскивает из просевшей в отлив лодки перископ, и едва лоснящийся маслом ствол ложится на палубу торпедолова, как налетает первый порыв шквала. Успели!
Васильев идет подменять меня в казарму, а я на черных шинельных крыльях лечу за ворота с клыкастыми якорями поверх красных звезд…
Выигранный в лотерею вечер мы решаем с Лю провести на том берегу – в Мурманске, в ресторане. Тот же торпедолов, груженный нашим же перископом, благополучно переправил нас через Кольский залив в Росту.
О, вечер удач! Первый же таксист – наш. Мчимся по петлистой горной дороге. Мы – на заднем сиденье. Водитель включил приемник. Голос диктора объявил: «Играет духовой оркестр республиканской гвардии Парижа». Я уже ничему не удивляюсь, даже тому, что нам в лапландских сопках играет оркестр республиканской гвардии Парижа. Дорога несется в переплетении аккордов и поворотов, в переплетении наших пальцев.
Вдоль заснеженных дорог – голубые вороха огней. Над Мурманском сияет колючее «искусственное солнце» – тысячеваттный ртутный лампион.
Ресторан.
Я совсем забыл, что на свете существуют такие странные места, где по вечерам нарядно одетые люди поют и едят под музыку, никуда не спеша, не опасаясь никаких оповестителей, срочных вызовов, колоколов громкого боя.
В гардеробе – в ароматах надушенных мехов и кожаных пальто – моя шинель источает резкий дух лодочного соляра, морского йода и этинолевой краски. Я не успел переодеться, мой китель со сломанными погонами портит общее благолепие. Но Лю одета как надо – в бело-синие цвета военно-морского флага: синяя юбка и белая ажурная блузка. За мраморной колонной она стягивает зимние сапоги, приоткрыв на мгновенье тонкие колени бегуньи, переобувается в легкие туфли, похожие на выгнувших спину кошек, и мы, утопая в мягком ворсе паласа, идем в зал.
Столик на двоих. Влажный шепот шампанского в высоких и узких бокалах. Все это уже когда-то было. Все это, как в кино – про нас и не про нас… Лю бросает в вино дольку шоколада, долька мгновенно обрастает пузырьками, всплывает и тут же опускается на дно бокала, затем снова всплывает и снова опускается… Лю следит за ней, улыбаясь:
– Чтобы и у вас на одно погружение было два всплытия, – произносит она старый подводницкий тост. – За удачу!
А потом грянуло пронзительное танго с россыпями барабанных дробей и страстными выкликами золоченых труб. Руки ее лежали на моих погонах, пальцы мои прикипели к узкой талии. Я поглядывал в зал поверх ее плеча и нечаянно ловил взгляды завсегдатаев – сытые, сонные, с проблесками похоти…