Одиночка - стр. 2

Будто в опровержение этих слов танцпол заполняет разгневанный голос Дианы:

– Эй! Ты охерел, козлик? Руки с меня убрал! Я тебе кукла резиновая, что ли, мудозвонище?!

По коже за секунду разлетается противное покалывание, которое концентрируется на позвоночнике и между лопаток. Так мое тело реагирует на приближающуюся угрозу.

– А ты чего грубишь-то, сучка? – не задерживается ответный рык. – Жопой трясла, как резиновая…

Звучит отборная брань, и от каждого слова у меня воспаляются нервы. Только когда Диана едко выплевывает: «Пошел ты на хуй», наконец отмираю и срываюсь с места, чтобы ее увести. С детства во мне живет уверенность, что оскорбительнее этих слов ругательства не существует и, после того как они произнесены вслух, непременно последует расплата. За свои двадцать шесть лет я ошибалась слишком часто, но, к прискорбию, не в этот раз.

– Охерела, шавка? – рявкает парень и злым движением толкает Диану в плечо.

Некрасиво взмахнув руками, она отшатывается назад и влетает прямо в меня, спешащую ей на помощь.

Копчик взрывается острой болью, за ним – подвернутая лодыжка. Следом жжет глаза. Это потекли слезы. Больно и унизительно. Унизительно и больно. Таковы причины, по которым я, сидя на полу, плачу.

– Что ты наделал, урод?! – взвизгивает Диана, которую я в эту самую минуту по-настоящему ненавижу.

На полу грязно, а у меня белое платье, которое сейчас задрано до трусов на глазах у толпы людей. Больно и унизительно. Я ведь так давно не танцевала… Хотела, чтобы день рождения Ксюши был особенным. Просто хотела помочь…

– Придур конченый…

– Подругу свою уйми, – вдруг звучит прямо надо мной.

В эту самую секунду я точно знаю, что обращаются не к Карине, не к подоспевшей Ксюше и не к кому-то еще, а именно ко мне. Я слишком много раз слышала этот голос, чтобы засомневаться. Низкий, произносящий слова так, будто делает им одолжение. Забываются и боль, и растекшаяся тушь, и унижение. Мне не показалось. Не показалось. Тень – это был он.

Мы не успеваем встретиться глазами, потому что уже в следующее мгновение Адиль замахивается и ударяет обидчика в лицо. Без разговоров и с удовольствием, как делал это всегда.

– Сейчас охрана их разнимет, – слышу я дрожащий шепот Ксюши рядом и обхватываю ее руку, помогающую подняться. – Вставай, Даш. Поехали отсюда.

– Спорим, не так ты хотела отметить свой день рождения? – горько усмехаюсь я, размешивая молочную пену в чашке с капучино. – Очень жаль, что так получилось.

– В караоке было шумно, а здесь хотя бы поговорить нормально можно. – Ксюша обводит рукой пустой зал кофейни. – Спокойствие и тишина. Дима скоро приедет?

– Да, уже выехал.

Поморщившись, пробую шевелить ногой под столом. Испанский стыд. Сходила, называется, с подругами в караоке. Платье испачкано, макияж растекся, ноет копчик, и теперь мне минимум неделю придется хромать.

– Как ты, Даш? – понизив голос, спрашивает Ксюша.

Я знаю, о чем она, но все равно предпочитаю включить дуру.

– Думаю, у меня просто небольшой вывих. Мазь должна быстро помочь. Дима когда на футболе ногу подвернул, уже через неделю снова бегал.

– Я не про это.

Конечно, Ксюша спрашивает про Адиля и про то, как я себя чувствую после встречи с ним. Только она и мама знают, что со мной творилось после его неожиданного отъезда. Как я сутками лежала на полу и, обняв колени, выла, что не хочу без него жить. Как от еды отказывалась и целый месяц не появлялась на учебе, за что меня едва не отчислили из университета, поступление в который стоило мне кучу нервов и бессонных ночей. Первая любовь, она такая – не знающая полумер, сбивающая с ног, забирающая тебя всю. Тогда мне действительно казалось, что с его отъездом жизнь подошла к концу. Это теперь я знаю, что нет.