Одесса-Париж-Москва - стр. 37
Импрессионисты развили и расширили палитру, дав новое звучание слову «цвет». Художники начал писать красками всего спектра. Стали использовать желтые, оранжевые, красные, зеленые, лиловые и особенно синие краски (передающие глубину воздуха).
Кубисты упростили палитру, оставив только землянистые охры, умбру и черную краску. Краски, нужные для характеристики формы. Сезанн не был таким кубистом. Его палитра – одна из богатейших в истории живописи. В своих выступлениях кубисты заявляют, что они стремятся создать искусство, где основой будет поэзия формы. Они говорят: «Импрессионисты показали поэзию цвета, мы покажем поэзию формы». Красивые слова. Я глядел на полотна Глеза, Метценже и Лефоконье и искал в них хоть слабые следы поэзии, но их не нашел. Это только технические опыты, которыми кубисты человека с его страстями, радостями и страданиями никогда не передадут. Кубисты помышляют писать портреты. Но это им противопоказано. Они отказались от линии и разрушили контур. Их тематика очень бедна. Тематика отца кубизма Сезанна велика и богата.
Заслугой кубистов являлось их постоянное стремление придать фактуре живописное значение, но и тут они показали себя бессильными. Часто, когда не хватало живописных средств, они прибегали к помощи реальных предметов и вещей, наклеивая их на холст. Таким образом, живопись была как бы дискредитирована.
В воскресенье рано утром я поспешил к ближайшему газетному киоску. Продавщица в черной пелеринке и темно-коричневом чепчике старательно раскладывала на щитах свежие газеты.
– Скажите мне, пожалуйста, мадам, – обратился я к ней, – русская газета «Парижский вестник» у вас имеется?
– Имеется, месье.
– Сколько номеров их у вас?
– Три, месье.
– Дайте мне, пожалуйста, все три номера.
Она на меня добродушно поглядела, улыбнулась и сказала:
– Вероятно, в газете о вас пишут?
– Вы, мадам, не ошиблись.
Газеты я крепко держал в руке, точно кто-то пытался их у меня вырвать. Выйдя на бульвар Араго, я сел на скамью, развернул одну из газет и с усиленным пульсом прочел свою статью. Никаких редакционных поправок. Как это приятно! У меня было такое ощущение, точно счастье в моем боковом кармане. Я поглядывал на плывущие надо мной утренние облака, и мне почудилось, что они окрашены в необыкновенные, праздничные тона.
Вечером в «Ротонде» меня уже нетерпеливо ждали друзья. Увидев меня, Федер весело бросил:
– Амшей, мы тебя и вина ждем!
– Рад вас угостить, – сказал я, – только к вам просьба. Пощадите! Не разоряйте меня! Я еще не богат.
Федер встал и, высоко подняв стакан красного вина, вдохновенно сказал:
– Я пью за молодого и пока еще скромного и честного критика… Верю, что он не изменится!
После выпивки я им подробно рассказал, как писал статью.
Друзья дружно смеялись.
В тот же исторический вечер в «Ротонде» Федер меня познакомил с известным художником, старым парижанином – Александром Альтманом.
Узнав, что я автор статьи, помещенной в «Парижском вестнике», он подсел ко мне и, внимательно вглядываясь в мое лицо, сказал:
– Хочу вас пригласить в мастерскую и показать свои работы. На деюсь, что вы придете. Вот вам, – добавил он, – моя визитная карточка. Жду вас завтра в четыре часа. Когда еще светло.
Я обещал прийти.
В среду, в три часа я направился к Альтману. По дороге встретил Федера.