Одержимость - стр. 16
– Сюда, сюда!
– Лиза, что случилось?
Сквозь пелену слез вижу водителя Тавади.
– Мама, ей плохо, – отвечаю и бегу в подъезд.
– Помощь нужна? – несётся вслед, но мне уже не до него.
Маму привозят в ту же больницу, что и отца неделю назад.
– Вы молодцы, – говорит доктор приемного покоя, – вовремя сориентировались. Ещё минут пятнадцать промедления, и хоронить пришлось бы и второго родителя.
– Спасибо, спасибо, – я бросаюсь к врачу, готова целовать ему руки. Откуда берётся такое желание, даже не знаю.
– Ну, что вы, что вы! Лучше дайте автограф.
– Что? – от растерянности я даже перестаю плакать.
– Вы же Елизавета Селезнёва, телеведущая, да?
– А… – только и выдавливаю из себя. Надо же, один раз вышла в эфир, и уже узнали! – Н-на чем писать?
Доктор протягивает мне блокнот, я неловко царапаю несколько слов благодарности и ставлю кривую подпись.
– Мама до утра будет спать. Не тревожьте ее.
– А мне можно рядом?
– Да, конечно. В вип-палате есть диван для родственников.
– Вип-палата? Но я не заказывала…
– Это я заказал, – поворачиваюсь: сзади стоит Тавади, а за его спиной маячит помощник. Ощущение безысходности наваливается всей тяжестью. И правда, от этого человека не спрятаться, не скрыться.
– С-спасибо.
– Лиза, пойдём, я тебя провожу.
– С-спасибо.
На негнущихся ногах я иду к палате, слезы капают с подбородка, и опять их так много, что хоть ведро подставляй. Неожиданно чья-то рука обнимает меня за плечи, шею обжигает горячее дыхание с ароматом ментола.
– Поплачь, моя девочка, поплачь…
Голос Тавади такой нежный, такой проникновенный, что я срываюсь: утыкаюсь лбом ему в грудь и просто бьюсь в истерике. Большая, мягкая ладонь гладит меня по волосам, а я вижу перед глазами папу, и сердце захлебывается от боли.
Заснуть ночью я так и не могу. Тяжелые мысли, как гири, ворочаются в голове. Что делать? Как поступить? Неужели мама спланировала самоубийство заранее, потому и решила пристроить меня в руки Тавади? Или, наоборот, она наглоталась таблеток от отчаяния и моего грубого отказа? Так ничего не придумав, забываюсь под утро тяжелым сном.
Перед глазами появляется огромный дом, утопающий в цветах и зелени. Ее так много, что она покрывает все стены, спускается волнами на землю, ползёт по каменным дорожкам. Слуги в униформе снуют по своим делам, из кухни доносятся соблазнительные ароматы.
Я медленно спускаюсь по парадной лестнице. На мне шелковый пеньюар, надетый поверх длинной ночной рубашки на тонких бретелях. Полы халатика крыльями раскрываются за спиной. Кажется, ещё шаг, и я вспорхну, как бабочка, и потеряюсь в зелени плюща. Каблучки домашних туфель стучат по ступенькам. Ко мне под ноги бросается крохотная собачонка. Я подхватываю ее на руки, целую в нос, счастье переполняет меня до краев, хочется делиться им с каждым существом.
– Дорогая…
Поднимаю голову: Арсен стоит внизу лестницы и смотрит на меня. Его чёрные глаза зовут, манят, притягивают взгляд.
– Да, любимый…
– Лиза, сегодня мы ужинаем в ресторане у Задворских. Я хочу, чтобы ты была самая красивая! Кирилл заедет за тобой ровно в семь. Купи себе что-нибудь.
Арсен кладёт на столбик лестницы золотую карту, легко целует меня в губы и уходит. Я смотрю ему вслед, хочу что-то крикнуть, но слова застревают в горле.
– Лиза, – слабый голос мамы прорывается сквозь волшебный сон и кажется в нем инородным звуком. – Дочка.