Од - стр. 3

Егерь

За Русь и за свободу пьем до дна.

(В его тоне чувствуется некоторая брезгливость, конечно же не по отношению к тосту; но кто будет пить под этот тост? Какой отвратительный интеллигентский сарказм приходится выслушивать.)

Гурин

Не думай, что тебя экзаменуем,

но правила есть правила: ты должен

нам рассказать спокойно, без утайки,

что привело тебя сегодня к нам.

Что сделано тобою ради блага

страны, и чем ты будешь нам полезен,

что думаешь ты, что на самом деле

тебя волнует? Бес противоречья

в тебе настолько громок и назойлив,

что собственный твой голос заглушает, –

поговорим спокойно и всерьез.

Мы слушаем, ты должен быть правдив.

Берсентьев

Вы говорите: бес противоречья,

вам кажется: я в пику возражаю,

верчусь, как флюгер, только против ветра.

Я не таков. И бес противоречья

мой не таков. Он суше и серьезней.

Вы знаете, что по образованью

я математик; занявшИсь из хлеба

ученьем этим, после ремеслом,

я странное в нем начал находить

успокоенье, наблюдая, что

как ни трудна задача, а решенье

всегда найдется, дайте только время.

Не сможем мы, так внуки разберутся.

Как ни были б запутанны условья,

ответ определенно существует,

единственный и правильный ответ.

Рядами стройных формул укрепил

я дух мятежный, я нашел опору

для всех своих дальнейших изысканий.

Гурин

Да в чем опору? Формулы, таблицы –

какой в них прок для жадного ума,

взыскующего настоящей пищи –

познания природы и людей?

А эти цифры только дразнят ум

щекоткою своею торопливой.

Берсентьев

Хотя математические знаки

есть чистое искусство человека,

но связаны природные явленья

такими же законами. Куда

ни кинешь взгляд, все в цифрах отразилось.

Их сочетанье отражает ход

светил небесных, руд подземный пласт,

к земле не прикасаясь, исчисляет.

Теченье вод и атомов роенье

в единые смыкаются законы,

в которых – точных, вечных, непреложных, –

казалось мне, и Промысел найдет

последнее свое истолкованье

и строго каноническую форму.

И как не попытаться всё расчислить?

Егерь

И получилось?

Берсентьев

Более того.

Расчислил я границы вычислений.

Знать, слишком верток бес противоречья,

чтоб в алгебры ворота не пролезть.

Я теорему Геделя прочел,

в ней толковалось о любых системах,

из коих математика, которой

учили в школе, лишь один пример

из множества возможных построений.

Таинственное есть у них сродство:

как ни были б различны аксиомы

(эвклидовы, иль новый Лобачевский

хитро переиначил, смысл отняв),

изъяны одинаковы, смертельны:

когда в системе нет противоречий,

то возникают, разум леденя,

непостижимые уму химеры –

высказыванья, мысли, положенья,

другие построения, к которым

понятье лжи равно неприменимо

с понятьем правды. Ангелам подобны

из сонма тех, кто меж добром и злом.

(Задумчиво выпивает рюмку водки.)

Но есть и выход: только допусти

противоречье, хоть одну возможность

кому-нибудь быть правым и неправым

(тот правду говорит, в которой ложь

не в самой сердцевине угнездилась,

но тленьем тронула по ободку,

и следы тленья углубляют правду

и плоскости ее дают объем;

другой заврался так, границ не зная,

что, не заметя, перешел на правду,

ее хитрейшим вымыслом считая);

лишь допусти – чудовища исчезнут,

о каждой вещи сможем мы судить:

вот это ложь, а тут прямая правда,

а тут и ложь и правда воедино,

достойные двойного приговора,

свежи и неслиянны пребывают.

Гурин

Не знаю ваших формул; может, верно,

а может, нет о них вы трактовали –