Од - стр. 2
Хор
СТРОФА 1
Ходит-бродит по стране
мать-гражданская-война –
пока тихо, как во сне,
только ждет свой час она.
Тропы тайные ее
круги узят, всё к жилью
ближе, ближе – вой, вытье,
страх собачий узнаю.
АНТИСТРОФА 1
Я пойду, я встану в строй
в ближний, чтобы не плутать,
увлекусь твоей войной –
хуже мачехи ты, мать.
Кто за этих, кто за тех,
кто за самоё страну!
Слышь России тихий смех:
"Прокляну всех, прокляну".
Корифей
Всякий занесен в ее списки,
глазами рыскаю – вот он,
Сергей Берсентьев,
дата пока одна –
черным ли, красным шрифтом
писать тебя, друг мой ситный,
посеревший от страха пивень
с пегими волосами?
Сам-то как думаешь?
Берсентьев
Что вы такое – память моя
или дурные сны?
Месяц над домом, свой свет лия,
блеском играл блесны.
Как зачарованный – очи вверх –
стою на месте, гляжу –
и рвусь за целью, и целью смерть
вижу, к ней путь держу.
Хор
За разговорами вся прошла
жизнь и еще пройдет.
Город Москва вся белым-бела,
третюю ночь метет.
Берсентьев
Что вы такое – гибель моя
или спасенье мне?
Из хора выходит Женщина.
Женщина
Гибели нет, только ты да я
в этом глубоком сне.
Берсентьева аж подбрасывает от этого голоса.
Берсентьев
Ты как, пришедшая сюда порой смутной?
Женщина
Не бойся, я вдали, меж нами есть версты.
Берсентьев
Да что ж такое эта ночь – кругом страхи!
Женщина
Я – сон твой; иль не рад в ночи меня видеть?
Берсентьев
На этой кухне, в тесноте ее – помнишь?
Женщина
Ты потерпи – еще я облекусь плотью.
Освещение меняется, и хора снова не видно.
Берсентьев
Я, может, и засну, такими страхами
измучив душу, испытав болезную,
я упаду в небытие предутреннее.
Я встану бодр и свеж, готовый к многому…
СЦЕНА 1
Отдельный кабинет недорогого московского ресторана в стиле "а-ля рюс". В центре стоит стол, на котором в живописном беспорядке валяются кинжалы. Большая чаша с горящим пуншем освещает кабинет синеватым, дерганным светом. Вокруг стола стоят пять человек, в руках у них рюмки с водкой. Видимо, пунш, как и кинжалы, нужны исключительно для антуража. Вся эта обстановка и все разговоры кажутся Берсентьеву какой-то безвкусной пародией на масонские ритуалы, точнее, пародией на изображение этих ритуалов в плохих книгах и фильмах. Тем страшнее становится, когда обнаруживаешь, что весь этот фарс разыгрывается его участниками с полной серьезностью и самоотдачей, а ты один не можешь проникнуться торжественностью минуты.
Разговоры у них идут какие-то неестественные и книжные.
Гурин
Свобода! Предлагаю за свободу
я этот тост. Наполним наши стопки
и выпьем за свободу, к нам на Русь
ее приход скорейший…
Берсентьев
И утрату.
Не дай ей бог обосноваться здесь
надолго, пусть мелькнет неясной тенью –
и дальше в путь, полюбовались – хватит.
Здесь не Европа – лаптем щи хлебаем
мы с юшкою. И каждый раз не знаем,
чем русская нам вольность обернется.
Одно понятно: чем угодно, только
не тихою свободой европейской,
прекрасной, долгой, светлой, нам чужой,
которой нам, по правде, и не надо.
Гурин
Старо, когда одно и то же семя
в одну и ту же землю мы бросаем…
Берсентьев (перебивая)
Наш агроном, следящий равнодушно,
какие всходы порождает поле,
напоминает старого крупье,
бросающего шарик на рулетку,
следящего мелькание цветов,
азартную гематрию цифири,
не тщась определить закономерность,
не тщась придать круженью тайный смысл.
Когда итог возможно просчитать,
тут шулерство, мошенничество, сговор.