Очень страшная книга Уланы Зориной. Вечный покой. Зарисовки безумного мастера - стр. 30

– Теперь ты понимаешь, почему не могу отпустить я вас. Потомков беглых крестьян, проклятых в смертном крике?

– Они были глупыми, тёмными и отчаявшимися. – Дженнифер заломила руки. По щекам её текли слёзы. – Они боялись тебя…

– Да я разве пугала? Всё для них делала. Чем могла, помогала, а они… Эх, – махнула Варвара рукой.

– Отпусти Эндрю, и я займу твоё место, – сжав кулаки, решительно Дженнифер выдохнула. В душе её, требуя справедливости, разгорался праведный гнев. Не заслужила Варвара такой судьбы. «А как же я?» – пискнуло чувство самосохранения и тут же было отброшено шквалом святой правоты.

– Сама? – сощурив глаза, Варвара вперилась в девушку. – По своей воле?

Та, упрямо сжав губы, кивнула.

– Ну гляди, девка, назад ходу нет! Не пожалей только! – И став лёгкой дымкой, смеясь, молодая ведунья Варвара, вскинув руки, исчезла в небытие.

– А как же Андрей? Ты отпустишь его и снимешь проклятье? – запоздало затараторила Женя. Глаза её лихорадочно метались по сторонам, где с комнаткой стали происходить разительные перемены. Вот обугленный стул посветлел, очистился от черноты, сам поднялся и встал под стол. Земляной пол покрылся пахучими досками. Стены сбросили шелухой давнюю копоть, засияли домашним теплом. В цветочек обои, знакомые. На столе бабушкина скатёрка. Просветлело окно, распахнулось, взметнув мамины любимые шторы. И, не поверив глазам, Женя уставилась в белый день. Вот только сейчас за порогом клубилась непроглядная ночь, а теперь день. И пенье птиц, стрёкот живности. Словно шоры слетели с уставших глаз. И Андрей. Живой, здоровый недоумевающе оглядывается по сторонам и макушку почёсывает.

– Эй, Эндрю! – метнулась к нему, радостно раскрывая объятия, девушка, да так и прошла сквозь любимого. Тот лишь поёжился да отправился прочь. Быстро вышел из леса, будто не блуждала она часами во тьме, а топталась возле дороги. Запрыгнул в красный автомобиль да, вдавив педаль в пол, исчез в клубах пыли.

– Вот и всё, – всхлипнула Женя, но выдавить из себя захудалую слёзку так и не сумела. Ведь впереди у нее целая вечность в прекрасном лесу.

Солнце садилось, окрашивая небо в оттенки лилового и оранжевого, как будто кто-то разлил по нему краску. Лучи пробивались сквозь густую крону деревьев, рисуя на земле причудливые узоры, словно танцующие огоньки. Воздух был пропитан запахом влажной земли и сосновой смолы, а тишину нарушали лишь шелест листьев и пение птиц, сбившихся в стаи перед ночным перелетом.

Женя сидела у края небольшого ручья, журчащего, как тихая песня. Вода была прозрачной, словно хрусталь, и в её глубине можно было разглядеть песок, покрытый разноцветными камешками. Небо отражалось в ее глади, словно застывшее волшебство.

Она чувствовала себя как-то странно. И то был не страх, а тоска. Горечь по несбывшейся жизни. О потерянных мечтах и надеждах. О забывшем её любимом муже. Об утраченной части себя, как будто ее душа растворилась в этом лесу, смешалась с его тишиной и печалью. Порыв тёплого ветра взметнул вверх пламя волос, прошёлся ладонью по поникшим плечам, ласково коснулся губ, вызывая улыбку. Откуда-то она понимала его и принимала игру. В шорохе сухой хвои, в шуршанье ветвей она явственно различила слова.

«Ты не одна».

Не крик, не шепот, а тихий, еле уловимый звук, подобный шелесту крыльев. Девушка заозиралась, но никого не увидела.